Пост оказался как пост — несколько бетонных плит на дороге, делающих лабиринт-змейку для уменьшения скорости машин. Два бравых контрактника в распахнутых до пупа маскхалатах. Раз не одеты бронежилеты, значит, здесь давно не стреляли. И Заремба приветливо поднял перед ними руку, покивал головой на вопрошающий взгляд: у нас тоже все нормально.
У кого «у нас» — про то пусть не думается. Спокойствие — половина успеха там, где все напряжены. Солдаты тоже на всякий случай кивнули: у рядовых каждый ефрейтор начальник, не говоря уже об офицерах. Труднее оказалось понять водителя, радуется он или печалится, что не остановился. Через километр могут остановить свои, чеченцы, и им уже доказывай, что везешь обыкновенных попутчиков, а не помогаешь федеральным войскам воевать против собственного народа.
Плохо, ох, плохо гражданскому человеку в районе боев.
— Сколько до Назрани-то пилить? — безобидно поинтересовался Заремба, на самом деле не думая там показываться.
— На моей развалине часа три, не меньше, — осторожно сообщил водитель. И все-таки счел нужным предупредить заранее: — Если не остановят. Тут иногда свои, то есть дудаевцы, тормозят.
— А вот это нам ни к чему, — взялся за автомат подполковник. — Добавь-ка оборотов.
Туманов, отодвинувшись за спину Вахи, делал какие-то знаки, и Заремба, повертев головой по сторонам, остановил взгляд на нем. По губам понял: можно пристукнуть, взять одежду, машину и выбирать маршрут и скорость самим.
Ваха словно почувствовал напряжение в машине, сжался, не в силах что-либо изменить. Прошептал срывающимся голосом уже знакомое:
— Я дом ездил смотреть. Четверо девочек у меня…
— Не бойся, — поняв состояние водителя, успокоил Заремба. — Доедешь до своих девочек.
— Дай Аллах.
Подполковник не стал смотреть, как разочарованно откинулся на спинку сиденья пограничник. Гражданская одежда, конечно, не помешала бы, я особенно при выходе из Чечни, но не мясники же они в конце концов, чтобы убивать направо и налево правых и виноватых. Чеченская война даже таких спецназовцев, как Заремба, не закаляла, а превращала в просто усталых офицеров. Хоте могла списать многое, если не все…
— Можно попросить, брат?
— Да, — с готовностью повернулся Ваха к соседу.
— Нам нужна гражданская одежда.
— Куртка, вот только куртка, — водитель указал на заднее сиденье, где в уголке, прижатая Тумановым, серела ветровка. — Пожалуйста, забирайте, если надо.
— Да нет, мы купим. Гена, — оглянулся на Туманова с первым попавшимся на язык именем подполковник. — Достань бумажку.
Пачки денег от Вениамина Витальевича, аккуратненько перевязанные резиночками, как пучок волос у Волонихина, хранились в рюкзаке капитана. Тот молча вытащил сто тысяч и без одобрения протянул командиру. Куртку с остатками денег засунул в рюкзак.
— Нет-нет, зачем деньги, — отмахнулся от них, как от проказы, Ваха. — Ты — человек, я — человек, надо помогать друг другу, а не воевать. Не надо денег, так бери.
Заремба распахнул бардачок, сунул купюру в остатки пищи, которые почему-то хранились там.
Поверил, поверил Ваха, что в самом деле может остаться в живых, и ко второму посту подъезжал без суеты. Однако именно здесь ему показали резиновой дубинкой — на обочину. Остановишься, потому что название у дубинки в полном соответствии с милицейским юмором — «Аргумент». А еще более весомый аргумент висит на шее… Здесь службу несли более справно. Двое часовых взяли на прицел, а к автомобилю подошел сержант.
— Здравия желаю. Извините, проверка машин, — отдал он честь Зарембе, но от дверцы не отошел.
Ваха торопливо протянул ему пачку — все, какие имелись — документов. Сержант бегло осмотрел их, заранее зная, где какие печати и подписи смотреть, попросил открыть багажник. Пока напарники осматривали машину, он наклонился к Зарембе:
— Товарищ…
— Подполковник.
— Товарищ подполковник, с частными лицами офицерам не разрешают ездить. Я не могу вас пропустить.
— Да нам на соседний блокпост, там наша группа собирается, — подполковник протянул дотошному сержанту свои удостоверения и предписание.
Часовой не отмахнулся, не заробел, — изучил их даже чуть тщательнее, чем у чеченца. Глянул на Туманова, и тот тоже отдал свои бумаги.
Они не вызвали у сержанта никакой тревоги, хотя Заремба и не сводил с него глаз и любую тень сомнения уловил бы. Однако часовой, взяв под козырек, опять повторил:
— Очень опасный участок, товарищ подполковник. Нельзя на частной машине, только в сопровождении.
Прислушивавшийся к разговору Ваха оказался не таким уж и лохом, как прикидывался. Безобидно вклинился в беседу с вопросом:
— Скажите, товарищ сержант, участок все такой же опасный, как и раньше?
— Да, ехать надо поосторожнее, — ответил сержант, но «Аргумент» с капота не снял, не разрешая двигаться. Будь Заремба как встарь комбригом, он самолично разыскал бы этого сержанта и забрал к себе в спецназ. Сейчас же готовился одним ударом ноги отбросить его в канаву и умчаться вдаль. Да только два черных цыганских глаза, два дула автоматов стоявших позади солдат диктовали другое поведение.
— А кто дает разрешение? Кто командир у вас?
— Старший лейтенант Приходько. Олег, позови командира.
Старший лейтенант, двухметровый верзила, вышел сам из обнесенной мешками с цементом, приютившейся под боком у пыльного танка землянки. Цыкнул что-то проходившему мимо солдату, тот заправил ремень, и Заремба вновь подумал: старшего лейтенанта он тоже забирает к себе в спецназ. Пока же Приходько взял у него документы, прочел их от корки до корки, но словно повторяя сержанта, отдал честь и развел руками:
— Товарищ подполковник, приказ. Не могу пропустить.
Заремба вылез из машины, размялся. Указал на танк и на открывшегося за ним маленького, такого же пыльного и железного, теленочка — БТР.
— Ну так дай сопровождение.
Приходько, даже не оборачиваясь, отрицательно помотал головой и негромко пояснил:
— Ноль. Аккумуляторы сели. Ни ходу, ни связи, ни света. А бэтр, сами понимаете, на крайний случай. Подождите немного у нас, кто-нибудь обязательно будет ехать, подсадим.
— У меня товарищ заболел, — Заремба кивнул на капитана. — Может, пока суть да дело, медицина какая-нибудь найдется?
— С медициной поможем. У меня здесь племяш санинструктором. Семейный подряд, так сказать: я воюю, он лечит.
— Извините, дорогой товарищ старший лейтенант, я могу ехать? — попросил разрешения Ваха. — Дорога дальняя…
— Василий, мы остаемся, — позвал Туманова из машины Заремба.
Ваха удивленно вскинул голову, припоминая, что минуту назад попутчика звали Геной. Но промолчал от греха подальше: пусть федералы разбираются между собой сами. Лично он знает свое имя и имена своих четырех девочек; И, слава Аллаху, дом еще не разрушен…
