Но Кавказ оказался мудр: даже те, кто сочувствовал Чечне, на свою землю принимать войну не желали и дальше митингов дело не пошло. Народ предпочел жить в мире. Это политики, выброшенные к власти демократической пеной, не умели мирно решать вопросы и раз за разом поднимали меч для разрубания житейских узлов. Хотя перед этим бессчетное количество раз поносили оружие в руках предыдущих коммунистических руководителей. Которые, между прочим, сумели утихомирить Кавказ, и даже ту же Чечено-Ингушетию в тысяча девятьсот семьдесят втором году наградили орденом Дружбы народов! Интересно, где сейчас тот орден? И как оправдывают оружие в собственных руках против собственного народа демократы?
Время близилось к полудню, и Заремба поспешил обратной дорогой — след в след, к стоянке. Пограничник встретил выжидательно.
— Чуть повыше есть поворот, надо пробираться к нему.
— На меня не оглядывайся, действуй с той скоростью, какая необходима, — успокоил Туманов.
— Скорость нужна… сам знаешь, где и когда. Станем действовать как надо. Идем?
Снова убрали за собой ночлег, будто могла прийти горничная привередливо принимать спальный номер. Некоторое время Заремба шел по своим проверенным следам, потом свернул и стал двигаться намного осторожнее. На Туманова, время от времени прикрывающего от боли глаза, надежды не было, от него требовалось лишь идти на своих двоих. Так что около часа потратили на то, что при обыкновенной прогулке по лесу занимает минут пятнадцать.
— Здесь, — по звуку машин определил подполковник.
Критически оглядел капитана, потом себя. Из леса должны выйти не разбойники, а нормальные офицеры с блокпоста. Это даст больше шансов на то, что машины остановятся, а не станут визжать тормозами, разворачиваться или со стрельбой прорываться вперед. Уж чего-чего, а стрельбы не хотелось.
Достал своего «Короля», вытащил из чехла стальную пластинку, посмотрелся в нее, как в зеркало. Затем извлек скальпель. Бородатых офицеров в Чечне полно, но подправить трехдневную щетину, облагородить лицо нужно.
— Подержи, — передал «зеркальце» капитану, а сам принялся скоблить щеки и шею. Затем то же самое проделал с Тумановым, одновременно отмечая, насколько силен жар у капитана.
— Как насчет одеколончика, товарищ парикмахер? — находил в себе силы шутить Туманов. — Будет?
— Сначала оплатите заказ.
— Я не внушаю доверия представителю комбината бытового обслуживания?
— Никакого. Ободранный как мартовский кот, не заправленный словно солдат первого года службы. Даже ботинки не блестят, словно не на свидание собрался. Стой и не дергайся.
Принялся за одежду. Небольшие ошметки с «пятнашки» срезал все тем же скальпелем, дыры покрупнее заштопал или прихватил булавками. Не зря вспомнил и про ботинки. Надрал с берез бересты, уложил ее в баночку из-под сухпайка, прибереженную на всякий случай.
Небольшой костерок, чей дым Заремба самолично размахивал по сторонам, быстро нагрел посудинку. Белая горочка бересты начала подтаивать, превращаясь в черную восковую массу.
Обмакнув в нее тряпицу, подполковник и почистил носки ботинок. Себе и капитану.
— Клево болеть, — слабо улыбнулся Туманов. — Тебя бреют, штопают, чистят обувь.
— Заправляют, — поддержал Заремба, в самом деле перетягивая пограничнику ремень и убирая складки.
Орлы не орлы, но смотрелись как перед утренним осмотром. Военные — но не агрессивные.
С тем и вышли к дороге. Подполковник стал на обочину, капитан остался чуть в глубине: вроде и виден, и непонятно, сколько в лесу еще народа. Заодно, может и прикрыть.
Первые несколько машин Заремба пропустил, анализировал реакцию водителей. В целом нормальная. Настороженность, конечно, чувствуется, так как шофера по газам давали сильнее обычного и глаза старались не косить. Но на то и фронтовая дорога.
Теперь оставалось выбрать не самую роскошную иномарку, и чтобы в кабине находился один водитель. Желательно средней комплекции, вдруг одежкой поделится. И действовать побыстрее, здесь не демонстрация чистых ботинок и брадобреевского мастерства.
— Тормозни, тормозни, — увидев подходящее авто, Заремба рукой попросил водителя съехать на обочину. Автомат демонстративно отбросил за спину.
Туманов, молодец, тонко подыграл: перепрыгнул через канаву, приблизился с другой стороны: лучше в самом деле остановись. Если командир и убрал оружие, то у меня оно под рукой.
Редко видел Заремба, чтобы в Чечне да еще чеченцы соблюдали правила дорожного движения. А тут и скорость сбавили, и подфарником помигали: останавливаюсь, только не стреляйте. Водитель, чечен лет сорока с такой же небритой мордой, как и у офицеров, торопливо, боязливо и заранее виновато вылез из машины. С надеждой обернулся назад, на идущую следом «вольво». Но ей Заремба дружески помахал рукой — счастливого пути, и надежда попавшегося в капкан водителя унеслась на предельной скорости вниз.
— Салам алейкум, брат, — подполковник, демонстрируя уважение к местным обычаям, обхватил водителя за талию и коснулся его плечом. — Не подбросишь нас маленько?
— Пожалуйста, пожалуйста. А куда вам?
— Мы скажем, где остановиться.
— Пожалуйста, — продолжал переводить дух чеченец и даже открыл дверцу Туманову.
Перед тем, как сесть на заднее сиденье, тот предложил командиру:
— Тебе надо подумать насчет театрального. Комбинат бытового обслуживания в твоем исполнении, конечно, бесподобен, но истинный талант не пропьешь.
Водитель сделал вид, что его совершенно не интересует разговор русских офицеров. К тому же в услышанных словах не усмотрел для себя угрозы. Суетливо занял место за рулем. Раз уж нежданные попутчики сели в автомобиль, надо быстрее ехать, чтобы опять же быстрее добраться до нужного места и высадить их. Избавь нас, Боже, от тех, кто имеет право останавливать и приказывать.
— Дом ездил смотреть, — сам, не дожидаясь вопросов и боясь наступившей тишины, стал объясняться чеченец. — Когда война началась, мы уехали к родственникам в Назрань. И вот иногда езжу смотреть дом.
— Цел?
— Слава Аллаху, — вырвалось у водителя, и он тут же боязливо скосил глаза на сидящего рядом Зарембу: как тот относится к его богу?
— Хорошо, — успокоил его подполковник, больше наблюдая за дорогой.
Скоро должен появиться блокпост, опасность там, а не на соседнем сиденье.
— Четверо малых детишек у меня, — на всякий случай сообщил водитель. — Им нужен дом. А меня Ваха зовут.
Свои имена попутчики не назвали, но это не вызвало у чеченца тревоги: на войне первым представляется слабый. А слабый — тот, кто без оружия.
Приближение поста Заремба почувствовал по поведению Вахи: тот стал усаживаться поудобнее, беспричинно браться за синюю, с цветком внутри пластмассовую головку переключателя скоростей. Конечно, кто их знает, вышедших из леса. Когда надо ехать — обнялись, а на блокпосту скажут вылезай и марш в фильтрационный лагерь. А там доказывай: что бежишь от войны, а не на войну…
