другой женщиной, если уж на то пошло, — говорю я ей. Когда она все еще смотрит на меня, я провожу руками по ее спине и разминаю бугорки, которые нахожу под ее напряженными мышцами. — Неужели тебе так трудно поверить, что все мы четверо так заинтересованы в тебе?
Она слегка выгибается, когда я нахожу больное место и тру его.
— И как же это должно сработать? Я поцелуюсь с каждым из вас и выберу того, у которого это получается лучше всего? Да, это СОВСЕМ не вызовет драмы! Я не занимаюсь драматургией, Дэвин. Это одно из правил апокалипсиса, по которому мы живем. Правило номер четыре — «Драма приводит к отвлечению внимания». Отвлечения приводят к смерти.
Мои руки продолжают двигаться вверх по ее телу, пока я не нахожу заколку, скрепляющую ее пучок, и сжимаю ее, высвобождая тяжелые, влажные волосы, которые рассыпаются по плечам и окутывают меня облаком ванили.
Я запускаю пальцы в эту прелестную массу и массирую ей кожу головы, приговаривая:
— Так не выбирай. Или выбирай нас всех. Мы не против поделиться и не устраиваем драм.
Она ахает от этого, и я снова усмехаюсь, дергая ее за волосы и поворачивая ее голову в сторону, чтобы я мог дотянуться до ее шеи. Мне нужно прикоснуться к ней губами, чтобы понять, так же ли она хороша на вкус, как и на запах. Мои губы касаются ее кожи, и я высовываю язык, чтобы облизать ее. Теперь она полностью выгибается, прижимаясь грудью ко мне, и я чувствую, как быстро бьется ее пульс под моими губами, когда подбираюсь к чувствительному местечку у нее за ухом. Когда она со стоном произносит мое имя и прижимается ко мне бедрами, ища трения, мое желание делать это медленно, как предлагал Оливер, улетучивается, и я начинаю двигаться.
Я поднимаю нас с кровати и поворачиваюсь так, чтобы ее спина касалась матраса, а я идеально расположился между ее нежными бедрами, чтобы обеспечить ей то трение, которого она жаждет. Это также позволяет мне провести рукой по ее гладким мягким бедрам, пока не касаюсь края ее джинсовых шорт. Мои губы прижимаются к ее губам, и нет ничего нежного или сладкого в битве, которую мы ведем нашими языками за господство. Она выгибается навстречу мне и отвечает на поцелуй так же страстно, как и я. Это именно то, чего хочет она, чего хочу я, что нам нужно, чтобы повернуть за угол, смыть травму и начать исцеляться. Оливер и остальные могут двигаться так медленно, как захотят. Это, черт возьми, мое!
Мы прижимаемся друг к другу, и она издает эти сексуальные тихие мяукающие звуки, когда мы целуемся. Моя рука скользит вверх по ее боку, чтобы захватить одну из ее идеальных грудей. Я нахожу ее вершинку сквозь тонкую ткань рубашки и перекатываю ее между пальцами. Она выгибает спину и стонет мое имя, но затем весь фургон сотрясается, когда три пары ног забираются в него, и она замирает подо мной и начинает отталкивать.
Я отрываюсь от ее губ, смотрю в ее испуганные серые глаза и рычу: «Это еще не конец», — прежде чем скатиться с нее.
В мгновение ока она вскакивает с кровати и выбегает из комнаты.
Из спальни я слышу, как Линк говорит:
— Мы продезинфицировали весь кемпер, Келлс.
— О, спасибо! Увидимся позже, ребята.
А затем сетчатая дверь со стуком закрывается, и она уходит. Я лежу, пытаясь выровнять дыхание и успокоить самый твёрдый член в своей жизни, и я, без сомнения, знаю, что по уши влюблен в нее.
Несколько часов спустя Оливер отправляется на поиски и тащит ее обратно. Линк и Грей уже легли спать. Я неподвижно лежу на раскладном диване, пока он провожает ее в комнату и, пожелав спокойной ночи, закрывает за ней дверь. Когда он спускается вниз, то проходит мимо двери в спальню, которую делит с Греем, и садится в глубокое кресло рядом с моей кроватью.
— Где она была? — спрашиваю я тихо, чтобы не было слышно.
— На кухне, заканчивала готовить соус. — он наклоняется вперед и упирается локтями в колени. — Это способ справиться с ситуацией. Вот так работать без остановки. Это один из способов, которым она справляется со стрессом и тревогой, но она сгорает. Если бы мы не появились здесь, ее организм в конце концов перестал бы воспринимать ее… или…
— Да, я знаком с этим, Оливер. Сейчас мы здесь, и мы не позволим случиться ни тому, ни другому, — говорю я ему жестким тоном.
Он кивает в знак согласия и встает.
— Знаю, что ты не будешь спать, так что, если она сегодня снова встанет, постарайся заставить ее снова заснуть… любым подходящим способом.
Он оставляет все как есть. Моя бессонница хорошо известна нашей группе еще со времен "до восставших мертвецов", так что да, если она проснется, я узнаю. Я часами лежал, уставившись в потолок, пытаясь отогнать призраков, которые преследуют меня, но это так трудно, когда вокруг так много маленьких лиц, умоляющих меня помочь, спасти их. Когда фургон начинает раскачиваться от ее кошмара, до меня доносятся ее крики, это почти облегчение, потому что вытаскивает меня из моего сна. Сегодня она приходит в себя быстрее, чем прошлой ночью, и я слышу, как она встает и крадется вниз по лестнице, осторожно, стараясь никого из нас не разбудить. Я подумываю о том, чтобы оставить ее в покое. В отличие от Оливера, я понимаю, что нужно побыть одному, чтобы побороть демонов, но через несколько минут тихо чертыхаюсь и скатываюсь с кровати.
Она резко поворачивает голову в мою сторону, когда я выхожу из фургона, и несколько секунд пытается спрятать дым между пальцами, но затем сердито смотрит на меня и затягивается, демонстративно выпуская дым в ночь. Я подхожу, беру ее стакан и опрокидываю порцию виски, а когда наклоняюсь, чтобы поставить его на стол, протягиваю руку и выхватываю зажженную сигарету из ее пальцев.
— Угощайся, — бормочет она, все еще сверля меня взглядом, что я и делаю. Я делаю глубокую затяжку, закрываю глаза и выпускаю дым.
— Черт возьми, все так же вкусно, как и в прошлый раз, — задумчиво говорю я и тушу сигарету в пепельнице.
— Эй! Я курила и пила, — огрызается она, указывая на свой уже пустой стакан.
Я обхожу кофейный столик, наклоняюсь и беру ее на руки, отчего она ахает, а затем сажаю ее к себе на колени.
— И это помогает? Можно сказать, что у меня степень
