Книга Гобелен - Кайли Фицпатрик

Тинтин не торопился вернуться назад, и она решила, что хозяин заведения — кто-нибудь другой. Мадлен уже собиралась крикнуть, чтобы привлечь к себе внимание, когда из-за радужной пластиковой занавески, разрезанной на полосы и находящейся за стойкой, появилась сначала голова в желтом тюрбане, а затем и вся женщина в яркой оранжево-розовой тунике, надетой поверх черного тренировочного костюма из нейлона. Тонкие щиколотки торчали над шлепанцами, напоминавшими оперенье Большой Птицы[24]. Одновременно с этим диковинным явлением открылась дверь, и со смущенным выражением на лице вошел Тинтин. Женщина шикнула на него и, закатив глаза, посмотрела на Мадлен.

— Мне от него ну совсем никакой пользы. Стоит уйти на минутку, как он тут же отправляется курить, словно делать капуччино ниже его достоинства.

Тинтин тут же выскочил на улицу, закурил и принялся разглядывать пустынный тупик, словно там происходило нечто невероятно интересное.

Мадлен решила, что существо в кричащем костюме и с пронизывающим взглядом и есть Ева.

— У тебя голодный вид, но в такой час у меня ограниченное меню. Если бы ты пришла в правильное для ланча время, я бы предложила самый лучший в Нормандии — или даже во всей Франции — гуляш. Впрочем, у меня есть пирог — сладкий картофель, базилик и козий сыр. Тебе понравится.

Мадлен, чувствуя свою полную беспомощность, кивнула. Она бы не осмелилась отказаться от пирога Евы, даже если бы у нее была аллергия на все ингредиенты, но на слух пирог показался ей восхитительным, а она ужасно проголодалась.

— Двойной эспрессо?

Мадлен снова кивнула, и ей стало интересно, как часто хозяйка кафе угадывает, что будут пить посетители. Она взяла со стойки у бара старый журнал и уселась около выложенной плиткой стены, откуда могла присматривать за Тинтином и быть готовой к появлению маленькой белой собачки.

Хозяйка принесла пирог, ради которого стоило ехать сюда из Кана, — он даже помог ей смириться с противной запиской на двери Питера. В тот момент, когда Мадлен прожевала последний кусок тающей во рту начинки, Ева принесла не один, а два эспрессо и уселась напротив. Мадлен пила кофе и разглядывала клетки на скатерти. Ей почему-то было ужасно неловко. Когда она подняла глаза, оказалось, что Ева смотрит не на нее, а на блокнот, лежащий на столе.

— Когда закончишь, могу дать тебе совет, — махнула она тюрбаном в сторону блокнота.

Горло у Мадлен перехватило, словно кто-то сжал ей голосовые связки жесткими пальцами. Что могла Ева знать про перевод?

— В каком смысле? — Собственный голос показался ей тонким и каким-то далеким.

Ева едва заметно прищурилась, и подозрения Мадлен еще сильнее укрепились. У хозяйки кафе сделался заговорщический вид.

— Я имею в виду, когда ты закончишь свою работу, я могу ее почитать. Тебе ведь нужно сделать работу?

Ева снова взглянула на блокнот:

— Да, моя работа… Мне действительно нужно ее сделать… В каком смысле почитать?

— Я читаю руны. — Тон Евы изменился, превратившись из покровительственного в примирительный. — Я это хорошо умею, ты останешься довольна. Но сначала тебе надо закончить работу.

Она встала и бросила последний взгляд на блокнот, предоставив Мадлен раздумывать о том, что, судя по всему, ее паранойя уже бросается всем в глаза. Эта морщинистая старая хиппи никак не могла знать про дневник. Мадлен отчаянно захотелось рассмеяться, но она вовремя сообразила, что смех может оскорбить хозяйку кафе, поэтому постаралась сделать непроницаемое лицо и сказала:

— Меня не интересуют предсказания судьбы, мадам… и с чего вы взяли, что мне это… нужно?

Она надеялась, что ее лицо оставалось непроницаемым и что Ева не настолько хороший психолог, чтобы почувствовать, как сильно бьется ее сердце.

Ева пожала плечами:

— Я тебе скажу за двести франков, включая стоимость ланча.

Она забрала тарелки и ушла. Мадлен не поняла ни слова.

Мегера в тюрбане скрылась за пластиковой занавеской, и она открыла блокнот. Накануне вечером у нее слипались глаза, и Мадлен не смогла перечитать перевод последней записи.

7 августа 1064 года

Урожай собран, и теперь у меня достаточно муки на зиму. Я почувствовала себя спокойнее — ведь зерно смолото и убрано на хранение, и я могу взять дополнительные заказы на вышивки, потому что маленькому Джону стали малы прошлогодние зимние башмаки.

Изабель говорит мне, когда при дворе появляются дамы, которые хотят заказать у нас вышивки, — ведь наша работа славится на континенте, и мы считаемся самыми умелыми мастерицами. Она знает, что я готова взять больше работы. Недавно я пришивала жемчужины и бусинки из римского стекла к платьям Джудит, жены Тостига, а также племянницы короля Эдуарда Лидии, которая вышла замуж за шотландского принца. Обе дамы прибыли ко двору, чтобы проявить сочувствие — ведь всем известно, что королева ухаживает за больным мужем.

В последние недели она постоянно находится в покоях Эдуарда, а на кухне и в конюшнях прошел слух, что король лишился рассудка. Комната, где я работаю, находится далеко от его спальни, но иногда слышно, как в каменных залах разгуливает эхо безрадостного смеха.

Король в своих привычках больше норманн, чем сакс. Он пьет вино, а не эль и настаивает на том, чтобы столы накрывали чистыми некрашеными тканями. В последнее время он просто помешан на чистоте, и, если скатерть не белая, как молоко, а его серебряная чаша не блестит так, что в ней можно видеть отражение его худого лица, король ужасно расстраивается. Прачки ненавидят скатерти, потому что, как ни старайся, на них все равно остаются следы от вина и мяса и король огорчается, что скатерти не безупречны. Повариха, у которой характер как у жены Тора[25], вечно поносит прачек, которые прячут лица в кучи грязного белья. Их мучительница думает, будто они стыдятся своей плохой работы, но на самом деле белье пахнет лучше, чем ее пропитанное луком дыхание, и прачки прячут носы и свой смех.

Королева опять вернулась к вышивке, которую начала, когда я потихоньку подглядывала за ней. Когда я ходила в башню, то заметила, что тот самый кусок ткани по-прежнему не разрезан. Там, где по кромке вьется плющ, появились новые детали, вышитые трехцветной шерстью. Кое-где золотые стебли опутаны голубыми, зелеными и желтыми нитями, они идут вдоль длинного ровного края и увенчаны ответвлениями, похожими на оленьи рога. Но самой удивительной мне показалась арка, под которой сидит человек.

Я видела рисунки королевы, но она никогда не делала их для собственных вышивок. Множество ковров и гобеленов во дворце, изображающих святых, королей и героев, выполнены по заказу миледи братом из монастыря Святого Августина. Картина, которую вышивает королева, нарисована в стиле, присущем монахам, но она мягче и нежнее. Под аркой сидит король — я в этом уверена, несмотря на то что миледи вышила желтой шерстью только часть его короны. Лицо Эдуарда кажется более круглым и молодым, таким оно было до болезни. Эта картина служит доказательством любви королевы к мужу, но не любви женщины к мужчине, а скорее дочери — к отцу. Я думаю, что она отдает королю дань в своей работе, так как еще помнит его здоровым и полным сил.