докладах царю, относимых к тому периоду, он особо отмечал усилия Нащокина, направленные на то, чтобы избежать кровопролития, локализовать конфликт, тем самым ограничивая участие войск в подавлении мятежа. Это он внушил Хованскому идею обратиться к царю с просьбой об издании указа, милостиво прощающего участников мятежа. Такой указ был принят и позволил осенью 1650 года окончательно урегулировать обстановку в городе.
* * *
В ходе «псковского гиля» власть в Москве вновь открыла для себя Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина, его достоинства, способность не только здраво мыслить, но и продвигать дело. После 1645 года, когда в Кремле произошла смена правящей «команды», Ордин-Нащокин оказался вне поля зрения новой генерации московских властных людей. Забвение постигло не только видных деятелей прежнего царствования, но и их подававших надежды выдвиженцев. Влиятельный ближний боярин Ф. И. Шереметев, некогда открывший Нащокина и сумевший оценить его по достоинству, был отстранен от государственных дел, принял постриг и ушел в монастырь, где вскоре умер. Время между 1645 и 1650 годами не прошло, однако, для псковского дворянина впустую. В нем, погруженном в гущу приграничных проблем, происходила кристаллизация опыта, систематизация наблюдений, к нему, наконец, приходило понимание причин, по которым власть раз за разом допускает ошибки в принимаемых решениях.
Способности псковского дворянина не могли не произвести впечатления на центральную власть. Он убедительно объяснил, как минимизировать последствия псковского бунта, как ввести жизнь окраинных воеводств в нормальное русло. Нащокин показал знание людей и обстановки, зрелость в подходах к тому, как следует действовать власти на приграничных территориях. В отличие от многих других, кто вносил сумятицу в представления Москвы о происходящем, он заботился не только о текущем положении дел, но и о долговременной стабильности на стратегически важном государственном плацдарме, каким был Северо-Запад Руси. Развеивая предубеждения и страхи столичной бюрократии, он всякий раз убеждал, доказывал, — псковичи и новгородцы такие же россияне, не менее, если не более, других озабоченные надежностью западных рубежей своего Отечества.
Реабилитация Ордина-Нащокина в ходе событий 1650 года открыла для него возможность возвращения на государеву службу. Тогда ему было предоставлено право, по сути, самостоятельно вести дела на шведском направлении — там он оказался особенно необходим и востребован. Нащокин не только «владел вопросом», ориентировался в местных условиях, но и демонстрировал необходимые присущие дипломату профессиональные качества. В архивах Хельсинки и Гётеборга хранятся относимые к тем временам источники, где встречаются упоминания об Ордине-Нащоки-не. Это отчеты шведских эмиссаров, в основном торговых уполномоченных, посещавших приграничные территории Московии и саму Москву.
В октябре 1651 года Нащокин был вновь поставлен во главе российской делегации на переговорах о пограничном размежевании со шведами. Последние такие переговоры имели место в 1642 году, когда он тоже принимал в них участие. С тех пор проблем у славянского населения на приграничных территориях не убавилось. Из Печор от монахов православного монастыря поступали в Москву жалобы на шведов, которые «перелезши старинную межу, речку Меузицу и реку Пивжу пашнею и покосами насильственно владеют, обиды и утеснения чинят великие и владеть землею не дают». По этому поводу была возобновлена работа двусторонних межевых комиссий. Переговоры с представителями шведской администрации в Ливонии вел все тот же Ордин-Нащокин. При том что шведы и на этот раз согласились с претензиями к ним русских властей, положение дел к лучшему не изменилось. Неизбежный в таких случаях фактор, связанный с угрозой военного решения конфликта, исключался: для этого у Московии на тот момент не было ни сил, ни ресурсов.
Тем временем завершалась пора становления начинающего самодержца. В 1652 году ему исполнилось 20 лет, а стаж правителя «всея Руси» исчислялся уже шестью годами. Преподанные в прошедшую пору уроки, казалось бы, должны были побудить молодого царя перестроить свое правление, расширив круг сопричастных к управлению делами государства людей. Однако до реформ внутреннего управления дело так и не дошло. События конца 1640-х — начала 1650-х годов послужили лишь прологом к еще более сложному и кровавому времени, которое и дало повод именовать «бунташным» весь период царствования Алексея Михайловича. Впереди были денежная реформа и вызванный ею Медный бунт, непрерывная череда войн против поляков, шведов, крымских татар, в которых Московию ожидало бремя тяжелых потерь и поражений, и, наконец, кровавое восстание под предводительством Степана Разина.
Глава пятая
ГУБИТЕЛЬНЫЕ ВОЙНЫ
Неудачная для Руси Ливонская война 1558–1583 годов за выход к балтийским берегам стала одной из причин, приведших страну к сползанию в Смуту. Резким ослаблением государства, как водится, воспользовались соседи — не сумев посадить на московский трон своего царя, поляки тем не менее захватили обширные русские земли, включая Смоленск, павший в 1611 году после двухлетней героической обороны. Теперь польские войска стояли в паре дней пути от Москвы, а на южных рубежах подпирали Орел и Белгород. Швеция, захватив в годы Смуты Новгород, вернула его по условиям Столбовского мира (1617), однако оставила за собой, как уже говорилось, Ингрию и Карелию, окончательно отрезав Русь от Балтийского моря.
Возвращение утраченных земель стало одной из важнейших задач московской политики. В 1632 году, когда закончился срок действия Деулинского перемирия, русская армия воеводы Михаила Шеина, героя обороны Смоленска, приготовилась к походу на город. Но задержка со сбором войск, отвлеченных отражением нападений крымских татар, не позволила предпринять поход летом: он начался в осеннюю распутицу, а к осаде Смоленска русские приступили морозной зимой. На следующий год на помощь осажденным направилось большое польское войско во главе с королем Владиславом IV. Теперь в осаде оказался сам Шеин, остро нуждавшийся в продовольствии и боеприпасах. Он не раз просил у царя позволения отступить, но тот велел держаться до последнего. В итоге в феврале 1634 года, израсходовав весь запас пороха, воевода был вынужден согласиться на условия сдачи, отдав полякам всю артиллерию, кроме двенадцати пушек. Из тридцатидвухтысячного войска, ушедшего в поход, Шеину удалось вывести из окружения восемь тысяч воинов. На самом деле потери были больше, поскольку войско в ходе сражений постоянно пополнялось. Последствия поражения болезненно сказались на моральной атмосфере, вызвали в обществе упадок и пессимизм. Вину за неудачу решили возложить на Шеина, обвинив его в «царевом бесчестье» — воеводе вместе со всем войском пришлось преклонить колени перед королем Владиславом. По возвращении Шеин был арестован и после краткого суда казнен вместе со своим заместителем Измайловым.
Ободренные победой поляки двинулись на Москву, но застряли под небольшой крепостью Белой в 130 верстах к северо-западу от Смоленска. Ее гарнизон сопротивлялся так отчаянно, что великий канцлер литовский Станислав Радзивилл предложил переименовать крепость
