листьям со следами плесени.
— Что это? — приоткрыл рот от изумления отец. — Кто перенёс сюда чаи?
— Милорд! — начала кланяться как заведённая девушка в большой шляпе. — Мы люди маленькие, нам велели — мы перенесли! Да и что не так-то?
— Что не так? — звенящим голосом переспросил отец. — Это шутка? Кто отдал вам такой… бессовестный… преступный приказ?!
— Так это, — работница пристыженно шмыгнула носом. — Ванита. Старшая.
— Приведите ко мне негодяйку!
Впервые я видела отца таким суровым. Дома он даже обнаглевших горничных не мог пожурить, но стоило делу коснуться чая — и вот тебе, командирский тон и мечущий молнии взгляд!
Жалко, что хватило его запала ненадолго. Когда под наши очи явилась чопорная дама с мощными усиками и бородавкой, пугающим образом напомнившая математичку, которая занижала мне оценки с шестого класса, отец, сломленный её непоколебимым видом, неловко кашлянул и спросил:
— Как такое могло случиться, Ванита?
Ванета изогнула бровь, посмотрев на отца одновременно с насмешкой и превосходством, чем окончательно утвердила своё сходство с Марией Генриховной, и буднично сообщила:
— Мы следуем указаниям, которые оставил нам ваш покойный отец, милорд, и не смеем отходить от них.
— Мой отец не мог оставить вам таких инструкций!
— Отчего же? — спросила она, доставая из поясной сумки небольшую книжицу и очки. Водрузив их на нос, она открыла книгу, облизнула палец, чтобы перелистнуть страницу, и монотонно зачитала: — «Ферментация чайный листьев требует тёмного помещения с постоянно поддерживаемыми в нём влажностью и температурой». Как видите, всё соблюдено.
— Но в этот подвал чай никогда не складывали! — не сдавался папа. — Ни при моём отце, ни уж точно при мне! Оно не влажное, а сырое, вода в кадках грязная, не говоря уже о том, что в нём слишком холодно и невозможно проветрить! Вы не ферментируете чай, а сгниваете его!
Ванета опустила очки на нос и долго смотрела на отца не мигая, а когда вдоволь насадилась его ужасом, вымолвила:
— Какая досадная оплошность, милорд, я прошу прощения. Велю перенести листья в другое место.
— Толку-то, — буркнула я. — Эти листья уже не спасти.
Оставив работников разбираться с мусором, мы с отцом вышли на воздух и нашли укромный уголок, чтобы обсудить это событие.
— Ерунда какая, — пробормотал он. — Такого прежде не случалось. Ванита опытный работник, она знает все технологии!
— Думается мне, что это саботаж, — кивнула я. — И кто знает, сколько ещё чайных листьев у нас пропадают из-за неправильной обработки прямо сейчас.
— Неужели кто-то хочет навредить чайному делу?!
Я лишь вздохнула. В самом деле, какой из папы бизнесмен? Вот как он растерялся при одном упоминании слова «саботаж». В глазах паника, руки дрожат — ну истинный делец!
— Нужно сообщить герцогу, — пробормотал он.
Внутри меня всё воспротивилось. Сколько можно эксплуатировать доброту Феликса? Я напросилась сюда, чтобы помочь, так что не собиралась мчаться и накидывать больше забот на плечи и без того нездорового герцога! Потрепав отца по плечу, я ободряюще улыбнулась.
— Ничего, сами разберёмся. Нужно спросить эту, Ваниту, она самая подозрительная и могла приказать работникам натворить дел. Я поговорю с ней.
Мы направились в сторону старшей, которая покрикивала на испуганных работников плантаций, раздавая им приказы.
— Это хорошо, что ты поговоришь, — сказал отец. — Женщина скорее раскроет душу женщине. Мужчины, особенно титулованные, могут и напугать, верно? Она смутится, закроется и ничего нам не скажет. А милой девочке всё выложит!
Я окинула оценивающим взглядом отца и не стала его разубеждать.
— Конечно, пап, ты же для неё прежде всего грозный начальник, — ласково улыбнулась я, а сама подошла и потыкала Ваниту пальчиком в плечо, привлекая внимание.
Женщина рассеянно обернулась, и тут-то я схватила её за грудки и яростно рявкнула:
— Говори, паскуда, кто заплатил тебе, чтобы испортить чай?!
Воцарилась такая тишина, что было слышно, как пролетает мимо бабочка. На фоне этого особенно отчётливо послышался тоненький писк папы:
— Ой мамочки…
Лицо Ваниты стремительно побледнело. Это тебе за ту контрольную, к которой я всю ночь готовилась, а ты сказала, что я списала у Таньки Гольцевой. Да между нами было два ряда парт! Вот, голубушка, твоя очередь оправдываться… пусть и в другом мире.
— Миледи, — взмолилась она, тщетно пытаясь высвободить воротник из моих пальцев. — Пощадите…
— Если выложишь всё что знаешь немедля — я подумаю.
Ну а дальше последовала слезливая история про больную дочку, голодных внуков, сидящих по лавкам, скупого мужа и злодейку-судьбу. Верилось слабо, да и играла она отвратительно.
— К сути, — потребовала я. — Кто тебе заплатил?
— Я... вы...
— Хватит лепетать! — рявкнула я. На лице Ваниты отразилась полная растерянность, а затем она выдохнула:
— Никто. Я сама так решила.
И всё. Больше мы ничего от неё не смогли добиться.
— Ты тридцать лет работала на плантации, — вздохнул отец. — Мы доверяли тебе и твоему опыту, прислушивались к мнению, а ты предала нас…
— Я предала? — перебила его Ванита. — Не вы ли проиграли плантации и нас вместе с ними смазливому мальчику из рода драконов? Я служила вашей семье верой и правдой… Это вы предали меня. Предали нас всех.
— Так будет лучше для плантаций…
— Плантациям конец, милорд. Они в упадке, ваш чай наскучил знати, и парочка дурных слухов о качестве чая, признаться, не сделала бы хуже. А мне нужны были деньги…
— Убирайся, — повысил голос отец. — Ты и другие, кто считает, что наши чаи не смогут снова стать известными на весь континент, пусть немедленно получают расчёт и уходят!
Ванита тут же направилась к выходу. А следом за ней, неловко переглядываясь, один за одним наши работники уходили, пока их не осталось восемь штук.
— Ну хотя бы не ноль! — попыталась поддержать отца я, но он выглядел совершенно сломленным.
Ох уж эти мне меланхолики! Очевидно, что оставшуюся великолепную восьмёрку нужно было поддержать воодушевляющей речью и благодарностью, а что вместо этого сделал отец? Дополз до скамеечки и сел, печально уставившись в одну точку.
Феликс, может, тоже меланхолик, но когда надо — напролом прёт. Папа же… Ладно, о родителях либо хорошо, либо ничего. Или это про мёртвых говорят…? Вот, уже забываю поговорки из своего мира!
Оставшиеся работники плантаций
