дух. На сегодня приём окончен. А вот мои дела нет. И самое важное из них впереди.
Ради того, чтобы создать мне условия для работы, из личного кабинета выставили Гуровского. Тот было обиделся, однако ему предложили некоторую сумму и напомнили, что после нашей победы (а кто в ней сомневается?) бывший граф получит назад все свои поместья. Сумму Гуровский взял, напоминание принял к сведению, после чего вопрос был исчерпан. Так что волонтёров я принимаю в собственных апартаментах на втором этаже, неподалёку от кабинета Лелевеля.
Закрыв кабинет на ключ, спускаюсь вниз и буквально сталкиваюсь с панной Беатой. Сегодня мы ещё не виделись. Приветствую девушку улыбкой, однако улыбка тут же сама собой гаснет — слишком плохо выглядит панна. Глаза покраснели, а лицо осунулось, будто она только что вернулась с похорон родной матери.
— Что с вами, панна Беата? — спрашиваю с тревогой. — Вам нездоровится?
Отсутствующий взгляд панны устремлён куда-то в сторону.
— Не беспокойтесь, со мной всё хорошо, — произносит еле слышно дрожащими губами. И уходит так быстро, что я даже не успеваю спросить, остаётся ли в силе предложение встретить Рождество в компании с ней, с председателем и с ближайшими соратниками.
В недоумении, с тяжёлым сердцем, одеваюсь в гардеробной и выхожу из особняка в слякоть и сумерки декабрьского вечера.
Назвать кафе «Лихой гусар» на улице Монмартр приличным заведением язык не поворачивался. Так, скорее кабачок. На эту мысль наводили доносившиеся на улицу визгливые звуки гармоники, немузыкальный гвалт мужских и женских голосов и вылетевший из дверей буквально под ноги Шабролю расхристанный человек. С трудом поднявшись с мостовой, он хрипло выругался, погрозил кулаком в пространство и захромал восвояси.
Шаброль только усмехнулся. К своим сорока годам он достиг в министерстве хорошего положения (как-никак помощник министра), а начинал-то рядовым агентом. Сколько раз ему приходилось сиживать в таких вот кабачках, выслеживая очередного бандита! Дрянное вино, клубы сизого табачного дыма, неряшливые мужчины, увядшие красотки, ожесточённые мордобои между посетителями… Ах, молодость, молодость…
Мысли о прошлом не помешали ему заметить вынырнувшего из вечерней темноты человека, одетого в рабочую куртку и кепку. Оглядевшись, человек подошёл к Шабролю.
— Добрый вечер, мсье!
— Добрый вечер, — сдержанно ответил Шаброль, разглядывая незнакомца и привычно фиксируя приметы. Рост выше среднего, крепок, широкоплеч, взгляд решительный. Вероятно, хорош в драке.
Человек кивнул на томик в руке Шаброля.
— А что это у вас, мсье, — небось, роман какой-нибудь? Поди, интересный?
— Сами посмотрите, — сказал Шаброль, протягивая книгу.
Незнакомец мельком взглянул на обложку.
— О-о, Виктор Гюго! Да ещё «Собор Парижской Богоматери»! У вас хороший вкус, мсье, — оценил, возвращая томик.
— Не жалуюсь.
— Ну, что ж, следуйте за мной.
Человек неторопливо пошёл вперёд, за ним и Шаброль.
Они поплутали по узким переулкам, кое-как освещёнными редкими газовыми фонарями, и вышли на незнакомую улицу. Подойдя к экипажу, стоявшему поодаль, незнакомец приоткрыл дверцу и жестом пригласил Шаброля внутрь.
В карете сидел человек, чьё лицо скрывала маска. Внутренне усмехнувшись, Шаброль подумал, что меняет одного незнакомца на другого. И с этой мыслью решительно залез в экипаж.
— Добрый вечер, мсье, — услышал он фразу, произнесённую на хорошем французском языке, но с каким-то мягким акцентом.
Шаброль даже догадывался, с каким именно.
Общаться с людьми, будучи в маске, не слишком-то любезно. Но что делать! Ни Гилмору, ни посланцу Тьера знать моё лицо совершенно не обязательно. Безликий и безымянный собеседник — вот кто я для них. Таким и останусь.
Впрочем, для разговора я представился мсье Пьером. Собеседник, в свою очередь, сообщил, что его звать мсье Андре. Вот и познакомились. А вообще-то в предстоящем разговоре имена совсем не главное.
Складывается ощущение, что Тьер отрядил для встречи со мной не худшего из своих агентов. Человек явно неглупый и, судя по аккуратным, но цепким вопросам, опытный. Обмениваемся несколькими короткими фразами и переходим к делу.
— О причинах, по которым вы хотели встретиться с нами, мы примерно догадываемся, однако хотелось бы узнать их из первых уст, — говорит мсье Андре.
Что ж, вполне законное желание.
— Вряд ли я открою большой секрет, если скажу, что работаю в составе Польского национального комитета, — начинаю неторопливо.
— Мы догадывались, — подтверждает собеседник.
— Сразу скажу, что я патриот и до недавнего времени у председателя Комитета пана Лелевеля не было более верного соратника. Но произошло событие, которое изменило моё умонастроение. И, следовательно, поведение.
— Что за событие? — немедленно интересуется мсье Андре.
— Знаете ли вы что-либо о подготовке нового восстания в Царстве Польском?
— Некоторые сведения есть, — отвечает собеседник, помедлив малость.
— Тогда вы понимаете, о чём речь. Меня такое развитие событий не устраивает. Я противник этого плана.
— Почему?
— Если без деталей, в успех восстания не верю. А вот в том, что Польша зальётся кровью и впадёт в ещё худшую зависимость от России, — не сомневаюсь. Такого допустить нельзя. Свобода Польше нужна, как воздух, однако не любой ценой.
— Судя по вашим словам, вы пришлись бы ко двору в партии князя Чарторыйского, — замечает собеседник. — Он-то как раз добивается польской независимости исключительно дипломатическим путём.
Пожимаю плечами.
— Наверно, да. Однако по-человечески мне гораздо ближе профессор Лелевель. Я поддерживал его всегда и во всём до тех пор, пока…
Делаю паузу, словно говорить трудно.
— Пока что?
— Пока не выяснил, что он продался англичанам!
Последнюю фразу произношу, повысив голос. Не переиграть бы. Впрочем, может ли истинный патриот спокойно говорить о политической нечистоплотности своего вождя?
— Не он первый, не он последний, — спокойно говорит мсье Андре.
— Наверно, да. И я прекрасно понимаю, что ради освобождения родины можно пойти на многое. Но здесь случай особый. Англичанам на Польшу плевать. А вот потрепать Россию польскими руками — это им в высшей степени интересно. — Пристально глядя на собеседника, добавляю многозначительно: — Вам тоже этот расклад не сулит ничего, кроме неприятностей.
Мсье Андре качает головой.
— Насчёт России всё ясно. Однако при чём тут Франция? Польские дела её не касаются.
В ровном тоне собеседника сквозит лёгкая напряжённость.
— Вы так думаете? — спрашиваю с оттенком сарказма. — Новое восстание в Царстве Польском готовится именно здесь, на вашей земле, разве нет? Фактически английские интриги втягивают короля Луи-Филиппа в конфликт с императором Николаем. А чем заканчиваются конфликты России с Францией, знает и ребёнок. Хотите попробовать ещё раз? Оказаться без вины виноватыми?
— Ну, предположим, вы правы, — произносит мсье Андре, помолчав. — И что из этого следует?
Теперь паузу выдерживаю я.
— Вывод простой, мсье, — говорю наконец. — Я не хочу новой бойни в Польше. А вам, насколько я понимаю, ни к чему дразнить Россию, —
