class="p1">«На выставке ей не бывать, — решил, поразмыслив, капитан. — Этих дурех ничто, кроме куриного заливного, не интересует».
XXVIII
Около полудня, одевшись, капитан Галлахер кликнул коридорного и велел вызвать такси. Стоя у порога, коридорный выслушал приказание, почтительно поклонился и вышел. A moment, sir[33].
Вытянувшись в струнку, как и подобает вышколенному слуге, он размеренным шагом дошел до конца коридора, но, завернув за угол, бросился бежать как полоумный, только пятки засверкали; запыхавшись, он примчался на эспланаду около отеля.
— Постоялец из номера шестого собирается ехать в город!
Он подскочил к группе женщин, возившихся у парапета, и, нелепо растопырив руки, начал оглядываться по сторонам, точно в поисках спасательного круга.
— Скорее, сотрите это!
В тот же миг неизвестно откуда появился швейцар.
— Живее, черти, не теряйте времени!
— А вы сами попробуйте, можно ли это сделать быстрей, тогда и указывайте, — огрызнулись в ответ женщины, не отрываясь от работы.
Швейцар решил попробовать. Он взял проволочную щетку и присоединился к уборщицам, которые яростно атаковали стену, вооруженные мочалками, ведрами с водой, ножами и щелоком. Но надпись не поддавалась, хотя и была совсем короткая, да еще рожица с козлиной бородкой и рогами, в спешке нацарапанные на стене «US go home![34]».
— Поторопитесь, — взывал коридорный, воздев руки к небу.
Ему вторил администратор:
— Пошевеливайтесь, сотрите эту пакость.
— Не получается, — пожаловался швейцар. — Краска глубоко въелась в камень.
Он выпрямился и, увидев рядом с собой администратора, остолбенел от ужаса. В своей ливрее с галунами он походил на посрамленного адмирала, которого застали с щеткой в руках среди выпачканных известкой матросов.
Администратор, как нетрудно себе представить, был в замешательстве. Он суетился, отдавая распоряжения, но карикатура и проклятая надпись «go home» не исчезали, словно издеваясь над ним.
— Скребите парапет, вырубайте буквы, ничего не жалейте! — кричал он. И тут же вцепился в коридорного: — Задержи его. Протяни время. Стой в коридоре и не выпускай под любым предлогом. Пусть это будет важное сообщение из-за границы… Что угодно.
Пришел слесарь с инструментами, затем — повар с ножом. Напрасно. Оскорбительные слова никак не удавалось уничтожить, и положение с каждой минутой становилось все напряженнее.
— Какой скандал! — сокрушался встревоженный администратор. — Какой скандал!
И пока он расхаживал взад и вперед, обхватив голову руками и тщетно пытаясь найти какой-нибудь выход, портье осмелился предложить:
— А что, если завесить этот кусок стены?
Администратор ухватился за эту идею, словно утопающий за соломинку:
— Да, да, завесить! Только чем? Погодите, у меня валялась где-то афиша. Реклама авиационной компании.
— Она слишком мала. Сюда нужен по крайней мере флаг.
— Правильно, флаг. Принеси его побыстрее из канцелярии.
Вот почему капитан Юстас X. Галлахер из Каламазы, штат Мичиган, выходя из гостиницы, неожиданно оказался перед великолепным знаменем, закрывающим добрую половину стены у эспланады.
«Дань уважения», — подумал он и покинул отель.
Он не придал бы большого значения случившемуся, если бы под вечер сержант, его верный помощник, не отозвал бы его в сторонку, чтобы сообщить нечто важное. Они понимали друг друга с полуслова, и вскоре оба с беззаботным видом прогуливались перед завешенной флагом стеной.
Незадолго до ужина капитан вошел к себе в номер и позвонил администратору:
— Закажите мне такси. Я переезжаю в другую гостиницу. — Он говорил по-английски. Ему было ровным счетом наплевать, понимают его или нет.
XXIX
В тени букового дерева, старого букового дерева, сидели два путешественника. Из Серкал Ново они добирались на попутном грузовике с соломой; их подбросили до Сантьяго, точнее, до площади Сантьяго. Доехали без приключений — Портела в кабине между шофером и его напарником; Анибал в кузове на соломе, он пересекал равнину под самыми кронами деревьев, и ближе чем когда-либо к аистам, медленно пролетающим над полями. При каждом толчке грузовика ему казалось, будто он сидит в соломенном гнезде на ветке, вздрагивающей от ветра. Представьте себе старика в мягкой колыбели, под которой стремительно бежит — земля.
В Сантьяго Анибал едва успел поблагодарить шофера: как только водитель с напарником поставили калеку на землю рядом с какими-то двумя незнакомцами, он оттолкнул их и тут же, на глазах у всего городка, пустился чуть ли не бегом, опираясь на свой костыль. Анибал бросился за ним вдогонку.
— Постой, Жанико. Автобус уже подходит.
— Мы подождем его на следующей остановке, — возразил Портела, — у меня все тело затекло от сидения.
Старик не захотел с ним спорить и безропотно последовал за товарищем. Он и верил и не верил объяснению Портелы, но про себя решил, что поспешность эта вызвана страхом перед людьми и их праздным любопытством. Что ж, Портела был прав, и Анибал не мог не признать этого. «Ведь парень ни с кем и словечком не перекинулся с тех пор, как вышел из госпиталя. Он подавлен, нервы напряжены. Так что ничего удивительного».
Они прошагали целый час, не проронив ни звука, оба молчали, словно набрав в рот воды. Старика мучили угрызения совести, он боялся обидеть Друга, а тот, весь взмокший, тащился под безжалостным солнцем, извиваясь, как червяк, и у него не было ни сил, ни охоты разговаривать. Портела ковылял, налегая всей тяжестью на костыль; неровно и резко бросая свое тело из стороны в сторону, лавировал между обочинами дороги, словно лодка с одним веслом.
— Не переутомляйся, — предупреждал его Анибал. — Когда устанешь, давай передохнем.
Портела, не отвечая ему, продолжал идти. Он вел борьбу с костылем, и это сражение, наполнявшее его гордостью, заставляло двигаться вперед, шаг за шагом, даже когда голова начинала кружиться от мелькания костыля на асфальте. «Мне нужно привыкать к этой палке, — повторял он ежеминутно. — Нужно привыкать, нужно привыкать…»
В тени букового дерева измученный до отупения Портела наконец отдохнул. Рука, которой он сжимал костыль, была стерта до живого мяса.
— Оберни руку платком, — посоветовал Анибал.
Они расположились под деревом и достали из мешка провизию — вино, сыр и хлеб, черный солдатский хлеб.
Так они и сидят. Подошел один автобус, затем второй, а Анибал с Портелой все жуют, уставившись перед собой, и, кажется, не собираются покидать приютивший их бук. Они завтракают без аппетита, тщательно пережевывают пищу; Жоан Портела сидит прямо, опираясь о ствол дерева, а старый Анибал что-то чертит на земле кончиком ножа. Глаза их неподвижны, они думают.
— Мне почему-то не хочется возвращаться домой, — заявляет старик. — Сам не пойму почему, а вот не хочется.
Он говорит не спеша, не переставая чертить на земле, словно тщательно записывает то,
