свое отношение к браку, а потом меня, знаешь, все же встряхнуло, что мы с тобой пришли к откровенному пиздецу. Хотел все исправить, но уже поздно было. И так долго бегал за тобой, потому что… — тяжело вздыхает, и в его голосе нарастает агрессия, — ты подцепила и держала меня на крючке. Мне все казалось, что ты вот-вот сдашься, и у меня все получится, но потом в один из вечеров лежал я изъебанный тобой в пустой квартире и понял, а не пойти ли тебе такой принцессе нахуй.
У меня не вспыхивает обиды за его грубые слова.
— И еще я понял, что я не хочу в тот брак, который у нас был в последние два года, — устало смотрит на меня.
— С Дианой ты нашел то, чего ты хотел?
— Ни с одной женщиной я не найду того, по чему скучаю. Потому что ни одна женщина не будет тобой, Фиса, — Герман слабо улыбается, — но с Дианой я могу контролировать себя, свою жизнь и наши отношения. И если она посмеет однажды, например, послать меня и сказать, чтобы я ей не мешал, то мне не будет так… — в его глазах пробегает черная тень, — больно.
— Я тебя никогда не посылала, — я аж отступаю от его прямого взгляда к окну. — Да, просила не мешать…
— Это было равносильно тому, что ты посылала меня нахуй.
Глава 42. Мне нравится, когда ты называешь меня Герой
— Ты сейчас все перевернешь так, что это я должна буду извиняться за твои измены? — истерично и обиженно спрашиваю я, а затем смеюсь. — Да ты мастер все переворачивать!
Я не хочу признавать, что Герману было больно от моих заскоков.
Лучше пусть будет мудаком, который изменяет нелюбимой жене, которую он ни во что не ставит, а я останусь идеальной бывшей женой-жертвой.
— Да не жду я от тебя извинений, Фиса, — Герман озадаченно поднимает брови, — и нет, разве я могу винить женщину в ее нелюбви? Если не любят, надо уходить, а я не ушел.
Ох, представляю, чтобы было, если бы Герман решил честно уйти из семьи без интрижки на стороне.
Да это бы было куда хуже.
Так хоть причина у нашего развода была, и я сполна насладилась ролью гордой жертвы, которую обманули.
— Что, так тоже не пойдет, да? — Герман тихо смеется.
Да он бы тогда лопатой мне корону сбил, а эта корона вросла аж в череп.
— У нас был неиллюзорный шанс стать той парой, в которой есть мерзкая старуха, которая командует сгорбленным затюканным дедком, — Герман приглаживает волосы и смотрит на потолок. — Есть, конечно, в этом своя романтика, но я бы так не хотел.
И ведь я живо представляю себя старой брюзгой, которая не дает жизни никому. Ни соседям, ни знакомым, ни сотрудникам в банке, который отвечал бы за мою пенсию.
— А теперь ты будешь кобелем, — с ехидством замечаю я. — Ты решил съехаться с Дианой и настроен строить с ней, я так понимаю, семью, но тебе это не помешало поцеловать меня.
— Нет, не помешало, — герман надевает маску самодовольства, — и тебе понравилось. Ты не была против.
Я вспыхиваю смущением как спичкой, но усилием воли я сжимаю кулаки так крепко, чтобы ногти впились во внутреннюю часть ладоней.
— Не в этом дело, Гера, — цежу сквозь зубы. — У тебя сын растет и дочь. И чему ты их научишь в таких отношениях, в которых ты гуляешь, а твоя половинка закрывает на это глаза, а?
— А ты бы их хотела научить тому, что бывший должен ковриком стелиться перед ножками королевы?
— А ну, не переводи стрелки! — рычу я. — Ты мне дал четко понять, что наши дети будут жить и в твоих новых отношениях. И что-то они далеки от хорошего примера для подрастающего поколения!
— За то в наших отношениях мы учили подрастающее поколение любви и уважению, да?
— Может, хватит, а?
— Я понимаю, о чем ты говоришь, Фиса, — Герман взгляда не отводит, — и ты, как обычно, знаешь, как надо другим жить. Может, ты себе какой-нибудь дельный совет уже дашь? Что бы ты себе посоветовала сейчас, такая умная и разумная?
Я отворачиваюсь к окну.
Отношения — это слишком сложно для меня, потому что в них наступает момент, когда на гормональных всплесках, эмоциях и влюбленности уже не вытягиваешь.
Я точно больше замуж не выйду.
— Я уже советовала себе отпустить тебя с миром, Гера, — тихо отвечаю я. — Пожелать тебе счастья и любви. Ты ведь этого достоин, как и любой другой человек. И я не должна лезть к тебе с советами. Как ты сказал, я должна перестать выебываться.
Зажмуриваюсь и шепчу:
— Ты был не моим любимым мужем, а просто моим. Вот меня и штормит сейчас.
Я избегала откровенной беседы и скандала с Германом, потому что в них бы мы пришли к точке, а так наши отношения оборвались на многоточии, которое подразумевает возможное продолжение. Пусть и горькое, но продолжение.
— И что ты меня отпустишь? — горячий шепот обжигает ухо, и я вздрагиваю. — Отдашь Диане, которая так сильно бесит?
— Гера, прекрати, — шепчу я, а у самой по рукам проходит теплая слабость. — Разве я могу тебя отдать? Ты же не вещь.
— Мне нравится, когда ты называешь меня Герой.
Я делаю резкий шаг вперед, избегая поцелуя в шею, и разворачиваюсь к Герману:
— Пора слезть с моего крючка окончательно, — твердо смотрю в черные глаза и прячу трясущиеся руки за спину. — Ты скучаешь по той Анфисы, которой больше нет, Герман.
— Опять Герман, — закатывает глаза. — Я тебя понял.
— И я, пожалуй, оставлю заботу о знакомстве наших детей с Дианой на тебя, — суетливо поправляю ворот блузки.
— Сбегаешь?
— Да, — признаюсь я. — Ты-то сможешь Диане смотреть в глаза, а я — нет. Мне будет, как минимум, неловко.
— Ясно, — Герман прячет руки в карманы. — Какой я нехороший мальчик.
— Больше этого не повторится.
— Как скажешь.
Минуту смотрим друг другу в глаза, а затем я решительно шагаю к двери. Герман хочет взять меня за руку,
