— совершенно дерьмово для него.
— Я хотела бы провести с тобой больше времени.
— Я тоже, — сказал он, глядя на свои идеально отполированные, дорогие на вид чёрные кожаные туфли. Вероятно, итальянские, как и их владелец.
Боже, что в этом мужчине заставляло меня так сильно страдать? Печаль, тоска, желание и так много других чувств, которые невозможно выразить словами.
Я взглянула на часы на прикроватной тумбочке.
— У нас есть ещё несколько часов до восхода солнца.
— И? — спросил он.
— И, кажется, я должна тебе ещё восемь ответов. — На самом деле, я хотела сказать, что действительно хочу перейти на новый уровень.
Он слабо улыбнулся, и я впервые заметила, что под его ухоженной чёрной щетиной скрывается ямочка.
— Я бы с удовольствием разделил с тобой эти последние часы.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Вытянувшись рядом и положив голову ему на руку, прижимаясь к груди, я слушала его глубокий и мелодичный голос. Он говорил, что хочет задать мне вопросы, но вместо этого начал рассказывать о своей жизни. Он вырос в маленькой итальянской деревушке недалеко от Неаполя, и у него было несколько братьев и сестёр. Они проводили лето, словно, как во сне, играли в прятки среди оливковой рощи, помогали бабушке и матери ухаживать за виноградниками, плавали в пруду у дома, принадлежавшего их семье на протяжении десяти поколений. Дом пережил не одну войну, политическое движение, засуху и соседскую вражду.
— У нашей земли своя история, — сказал он, рассматривая потолок. — Она пропитана потом и слезами моей семьи, а иногда и кровью, но, прежде всего, она наполнена нашей любовью. Пятьдесят акров, четыреста лет, более ста восьмидесяти Фиерро родились на этой земле, работали и умерли на ней. Очень много Фиерро. И тембр в его тоне отражал глубокое чувство гордости за то, откуда он родом.
— Ты бываешь дома? — спросила я, зная, что его семья трагически погибла.
— Нет. Хотя владею поместьем и забочусь о нём, но не могу вернуться. Там слишком много воспоминаний.
— И ты не можешь его продать, — предположила я. Земля слишком драгоценна и наполнена богатой историей.
— Да.
— Понимаю.
Наступил момент тишины, и я эгоистично задалась вопросом, действительно ли он чувствует себя комфортно, рассказывая мне всё. Или просто, потому что я хотела услышать.
Глубоко вдохнув его пряно-сладкий аромат, проникающий в лёгкие, я спросила:
— Ты когда-нибудь вернёшься?
— Думал когда-нибудь, но теперь, возможно, никогда больше не буду свободен.
Я посмотрела на него. Его квадратная линия подбородка, манила провести по щетине. И по точёному прессу. И его…
«Сосредоточься, Чар. Сосредоточься».
— Они не могут держать тебя вечно.
Он усмехнулся.
— На самом деле, могут. Это самая тревожная часть.
— Что ты сделал?
Убийство, измена, терроризм? Приговорить кого-то к пожизненному заключению — большое дело.
— Как я уже сказал, нарушил правило.
Хорошо.
— Какое правило?
— Я не имею права говорить.
Сев, я посмотрела на красивого мужчину, растянувшегося на моей кровати, его расстёгнутая рубашка позволяла рассмотреть немного тёмных волос на верхней части груди. Я сопротивлялась желанию наклониться и погладить их. Потому что тогда встану на скользкий путь, чего мне действительно хотелось. А ещё хотела узнать Томмазо лучше. На самом деле узнать.
— Сколько людей ты убил? — спросила я, в надежде, что он ничего не ответит.
Его лоб и тёмные брови нахмурились.
— Почему ты спрашиваешь об этом?
— Ты сказал, что тебя приговорили к пожизненному заключению.
— Да, но не за убийство.
— Тогда? — спросила я.
Я видела, как он раздумывал, но потом сдался.
— После того, как мою семью убили, и я потерял всё. Решил уйти, отправиться без команды или какой-то поддержки, на охоту за группой очень опасных людей — религиозных фанатиков. Только их религия — смерть и зло. Мы отслеживали их в течение нескольких месяцев, и я знал, что лучше не нарушать наши протоколы, но мог думать лишь о том, как выплеснуть ярость. Может, действительно я хотел просто умереть, не знаю. После похорон семьи я в одиночку улетел в Мексику, никому не сказав, куда направляюсь. И меня схватили.
— О Боже. Ты, видимо, был в ужасе, — сказала я, пытаясь представить, через что он прошёл.
— Нет. Я был слишком зол. Но если бы остановился на мгновение и подумал о том, что делаю, не стал работать в одиночку. Но я убежал, и подумал, что мне повезло, когда заметил одного из этих людей в джунглях, не слишком далеко от того места, где мы поймали нескольких месяц назад. Я проследил за ним до храма, покрытого каменными масками. И как раз в момент, когда подумал, что, наконец-то, поймал его, понял, что охотились за мной. — Ловушка. Как ужасно. Томмазо продолжил: — Они отвели меня в свои пещеры под руинами и пытали. Затем промыли мне мозги и заставили делать много того, чем я не горжусь.
Я прикрыла рот рукой.
— Какой ужас.
— Так и есть. В основном потому, что находился в полубессознательном состоянии, когда действовал от их имени.
— Так ты действительно убивал людей?
— Пытался. И одна из них женщина, которая была мне небезразлична и которую по сей день считаю своим другом.
— Пожди. Твой мозг был захвачен. Ты пытался кого-то убить, но не сделал этого. И отправишься в тюрьму навсегда, потому что?..
— Всё сложно.
— Ну и что? Они не могут так поступить с тобой. Ты самый благородный, самый милый, самый прямой человек, которого мне доводилось встречать. И, могу добавить, совершенно сексуальный. А ещё джентльмен. И у тебя отличный вкус в одежде и автомобилях.
Он ухмыльнулся.
— Ты мне нравишься, Чар.
