— Ах, ну раз так.
— Все совсем не так в нашем мире, чем рисует обыватель. Любые отношения между доминантом и его нижней строятся на доверии, никто никого ни к чему не принуждает. Мы заботимся друг о друге, — говорит Оуэн, потом умолкает, я вижу, как его что-то тревожит. — Я все думаю, что если бы хоть кто-то из нас заметил, что Даниэлла целые сутки не выходит на связь, все могло быть иначе. Мы не были с ней парой, на тот момент она не состояла ни с кем в отношениях, но она была частью нашей семьи.
— Ты не виноват, никто не виноват. Ты не должен мучиться угрызениями совести, — успокаиваю его. Оуэн поворачивает ко мне голову, смотрит на меня, его зеленые глаза полны печали.
— Наверное, тогда я охладел к теме, перестал приходить в клуб, а потом окончательно завязал. Могу теперь лишь изредка играть, но без фанатизма. После этого случая мы сошлись с Аароном, он мне помог окончательно выбраться из депрессии.
Я перекатываюсь, чтобы обнять его. Больше никогда не буду в нем сомневаться, не буду напоминать об этой истории, буду любить и доверять своим мужчинам.
— Что ты хочешь, чтобы я сделала? — сажусь на него верхом. — Только скажи, я выполню любое твое желание. Я буду твоей самой покорной девочкой, только прикажи.
От удовольствия Оуэн прикрывает глаза, держит меня за бедра, я чувствую, как возвращается возбуждение, которое он растерял после моих расспросов.
— Давай теперь ты будешь главной, — устало говорит он, и я беру инициативу в свои руки.
14
Меня будит истошный звук, который издает проклятая железяка.
— Я безработная, — приходится выбраться из центра кровати, здесь слишком тесно для нас троих. Иду в гостинную, чтобы найти телефон, который я даже не доставала вчера из сумочки. Вырубаю будильник и прошу телефон на долгое время забыть о том, что мне надо рано вставать. Забираюсь обратно в центр нашего маленького убежища. Даже наш жаворонок Аарон не против еще поспать.
Не знаю, сколько проходит времени, но вскоре телефон в гостинной опять издает противные звуки, на этот раз какое-то суровое гитарное соло беспощадно будит нас.
— Старик, это твой.
— Позвонят и перестанут.
На высокой ноте музыка стихает, но через минуту гитарное соло начинает играть заново. Оуэну ничего не остается, как встать и пойти за мобильником.
— Да, — коротко и лениво отвечает он, потом долго молчит, кто-то на той стороне завладел всем его вниманием. Оуэн медленно возвращается в спальню, встает в дверном проеме и смотрит на нас. В полной тишине, слышу, как из динамика доносится мужской голос. Слов не разобрать, но по интонации догадываюсь, что дело срочное. Поднимаюсь, чтобы глянуть на Оуэна, вижу его взгляд, в них тревога и растерянность. Он слушает и молчит, смотрит прямо мне в глаза. Вот та самая телепатическая связь, которая у них с Аароном, заработала и между нами. Я не слышу, о чем идет разговор, но по выражению его лица все становится ясно.
— Грегори? — шепотом спрашиваю я.
Оуэн слегка кивает, и по моим щекам катятся слезы, а руки начинают трястись. Я хочу знать только одно:
— Он жив?
Снова короткий кивок, Аарон немедленно соскакивает, он тоже все понял. Мы вдвоем застываем в ожидании. Оуэн заканчивает разговор, бросает телефон на кровать.
— Рихтман звонил, Грегори ночью пытались убить, он в больнице. Ему сделали операцию, сейчас он стабилен.
Я закрываю лицо ладонями, Аарон держит за плечи и пытается успокоить. Когда минута слабости проходит я начинаю собираться, мне срочно нужно к брату. Оуэн останавливает меня, берет за запястье:
— Нам туда нельзя. Рихтман сказал оставаться в укрытии.
— Черта с два!
— Как ты думаешь, кто следующий на очереди у этих людей? Мы или, может быть, ты? Нельзя ехать в самое пекло.
— Плевать, я еду к брату! Могу справиться и без вас!
— Это опасно. Я не могу тебя туда отпустить.
Я хватаю с пола вещи, опять это лимонное платье у меня в руках, которому уже давно требуется попасть в стирку, но я совершенно не соображаю, слезы застилают глаза.
— Старик, это ее брат. Мы будем с ней, ни на шаг не отойдем, но ей нужно там быть, — вмешивается Аарон.
Меня накрывает новой волной слез. Мой брат ранен! В голове это не укладывается. Он в полиции уже давно, разные переделки были, чаще всего мы узнавали о них, когда все было позади. Он рассказывал об этом на семейном ужине как будто это рядовое дело, хотя теперь я понимаю, как это все было опасно. Мой брат — полицейский, смелый мужественный, самоотверженный. Пока мы собираемся, я вспоминаю, как он всегда меня защищал от хулиганов. Он уже учился в колледже, приезжал на каникулы и всегда спрашивал, обижает ли меня кто-то. Ему стоило просто пройтись со мной по кварталу, чтобы напомнить, что его сестренку трогать нельзя. В каждый его приезд он ругался с отцом, проклинал его. Однажды они даже подрались, Грег уже был настолько высокий и мощный, что мог просто уложить отца, но пару ударов было достаточно, чтобы отец на полгода завязал с выпивкой. Я каждый раз удивлялась тому, что брат снова и снова возвращался в родной город, хотя ему не нравился ни сам Ланкастер, ни его обитатели, у него было так мало друзей здесь, а еще он ненавидел отца, и само пребывание в его доме причиняло ему страдание. Но вот наступали каникулы, и он снова был здесь. Теперь я понимаю, что он возвращался ради меня, чтобы проверить, в порядке ли все со мной… Когда дела стали совсем плохи, а он сам поступил в полицейскую академию, и времени стало все меньше, он сделал так, чтобы в наш дом переехала бабуля и тетя. Это меня и спасло от того, чтобы совсем замкнуться в себе и окончательно сгнить в доме алкоголика. Я раньше всегда думала, что нахожу себе плохих парней, по образу и подобию моего отца, возможно, так и было раньше. Но теперь я знаю точно, я нашла Оуэна и Аарона, потому что они напоминают мне брата. Они любят, защищают и готовы на все ради тебя.
Оуэн останавливает меня, обхватывает мое лицо ладонями и заставляет дышать на счет: «Один, два, три», но я сбиваюсь, не слушаю, кажется у меня истерика. Я все еще раздета, прикрываюсь одеждой, которую подняла с пола. Он отбирает ее у меня и заводит руки за спину, просит обхватить ладонями локти, как делал это ночью.
— Нет! — противлюсь я. — Эти игры сейчас неуместны.
— Делай так, как тебе говорят! — Оуэн включает режим доминанта. Опять. Я на секунду замираю от звука его голоса, от того, как он до сих пор вибрирует у меня на коже, от того, как я себя ощущаю рядом с ним, когда он такой. Оуэн помогает завести руки за спину. — Малыш, дыши, смотри на меня и дыши.
Он вытирает слезы с лица, помогает успокоиться, я дышу вместе с ним, не отрываясь смотрю в ему глаза. Как только я успокаиваюсь, он расцепляет руки и опускает их вдоль тела, отступает от меня и поднимает одежду.
— В чемодане есть более комфортная одежда и чистое белье? — спрашивает он, и я так благодарна ему за то, что нам больше не придется спорить, за то, что он без прислушивается к Аарону и понимает меня. Я киваю в ответ, и он снова спрашивает: — Найти тебе вещи и помочь одеться?
