— Что это за отношения в семье, когда у всех секреты? — возмущается мама, взмахнув руками. — Не понимаю, как так жить можно. Как можно не заметить беременность дочери? А она–то тоже хороша! Каждый день в глаза родителям смотрела и молчала.
— Это да, — произношу я уклончиво. — Ты бы обиделась на месте родителей той девочки?
— Ох, Юля, сложный вопрос. Что–то я даже разнервничалась. — Мама садится за стол, вертит в руках мобильный. — Всему должно быть свое время. Учеба, работа, свадьба. Эта девчонка мало того что на родителей дите и его содержание вешает, так еще и права выбора не оставила! Как нож в спину от родного ребенка. Я была бы в трансе.
— Представляю себе, — говорю я, вновь отворачиваясь. Сил в глаза посмотреть нет. Мой Объект — это нож в спину.
— Так Маше и сказала. Потом вспомнила, что Юля наша на танцы что–то не ходит. И на рисование свое. В груди закололо! Нужно воды срочно.
Мама идет к раковине. Осушает стакан в несколько глотков. У меня тоже в горле пересыхает.
— Да мы ж с Любой поссорились, а одной не хочется, — нейтрально отмахиваюсь я.
— Юля у нас умная, она такого бы не допустила в восемнадцать лет, — поддерживает отец аккуратно. — Вот на Матвея надежды никогда не было. Как же хорошо, что ваши пути разошлись, — заканчивает он фразу, почему–то грустно вздохнув.
— Папа! — одергиваю я, закатив глаза. — Ну беременная та девочка, и что? Всякое в жизни бывает. Будет им внук. Или внучка. Девчонка сходит в академ, потом на заочку переведется. Пусть она не все свои мечты осуществит, но как–то выкрутятся!
— Ни образования, ни студенчества, ни новых отношений, — качает головой мама. — Самая романтика и секс у всех, а у нее лялька! Папаша там, наверное, ни разу не появится, как обычно бывает.
— Что они решили делать? — спрашивает отец.
— Хотят заявить, будто это их ребенок. Девочка родит и на учебу вернется, а они сами будут воспитывать. Будет ей второй шанс. Я почему возмущена: косвенно знаю эту семью. На юбилеях Маши встречались пару раз. В голове не укладывается.
— Так она еще им парочку родит, с такими–то поблажками, — троллит папа, хитро подмигнув.
— Там родители ей такое устроили, что не осмелится! Будет сидеть под домашним арестом. Да и какая разница, с другой стороны, все равно же им содержать и воспитывать. Я тоже поначалу не одобрила, а сейчас думаю: сама бы так же поступила. Забрала ребенка и воспитала сама.
Дурно становится. Я запихиваю в рот кусочек морковки и нервно жую.
— Вот и подарочек к пенсии, — говорит отец скорее машинально, параллельно следя за матчем.
— Юля, ты ведь нам сразу бы рассказала? — беспокоится мама. Она что–то и правда разволновалась ни на шутку.
— Ага, — заверяю я, закрывая мультиварку и устанавливая таймер. Чувство стыда такое сильное, что под землю хочется провалиться. Уровень моего вранья поднимается из берегов и затапливает семейные ценности, разрушая. — Со мной никогда не было проблем и не будет.
Улыбаюсь и иду мыть руки. Мне стыдно, плохо, больно и, честно говоря, откровенно паршиво.
Не представляю, как сообщить им. Просто не представляю.
Возможно, Люба все–таки права: я та еще эгоистка. О бабушке Матвея вспоминаю в тот момент, когда сил думать о самом Матвее не остается. Звоню Римме Владиславовне поздно вечером, трубку снимает сиделка. Говорит, что всё хорошо, но бабушка спит. А Матвея нет. Рано утром уехал и до сих пор отсутствует. Предупредил, правда, что задержится.
Что он там так долго обдумывает? Жениться на мне или нет? Накатывает раздражение. Не хочу я за него замуж! Пусть алименты платит и катится.
Перед сном, ближе к полуночи, пишу ему сообщение:
«Никому не говори про беременность. Особенно моим родителям».
Приходит ответ:
«Почему?»
«Этот несчастный ребенок не заслужил, чтобы его так сильно не хотели! Хватит с него сомнений собственных отца и матери».
Выключаю мобильный.
Вдоволь наревевшись от осознания собственной никчемности и ненужности, отрубаюсь глубокой ночью. Утром кое–как встаю по будильнику. На учебу надо. Занятия никто не отменял, на носу сессия. Плюс нужно позвонить Еве и взять побольше праздников, чтобы накопить денег.
Я как раз заканчиваю принимать душ, когда в дверь звонят. Мама уже на работе, отец идет открывать.
Обмотавшись полотенцем, выхожу в коридор и застываю, увидев Матвея. Собственной персоной.
В половину седьмого утра у меня дома. Это так странно и неожиданно, что пару раз моргаю, не веря глазам.
Следом бросает в жар.
Матвей чуть сутулится, что ему не свойственно. Глаза в пол. На лоб натянут капюшон черной толстовки, но Мота это не спасает: в ярком свете прихожей отлично видны синяки, разбитые губы, посиневший и припухший нос. Последнее — моя работа.
Смотрю на Матвея, едва сдерживая трепет. Плакать нестерпимо хочется. Буйство эмоций. Не представляю, как с этим всем справиться!
Отец стоит между нами. Упирает руки в бока и демонстративно любуется. Цокает языком. Потом машет ладонью у лица, и я улавливаю запах перегара. Матвей бухал вчера. Ясненько.
Когда Матвей поднимает на меня усталые глаза, в них мелькает острая, как бритва, эмоция, но никак не удается понять, какая именно. Даже не ясно, положительная или отрицательная. Я и рада, и нет, что мы не вдвоем.
— Ты чего приперся? — спрашивает отец, продолжая его внимательно разглядывать. С еще большим интересом. Как–то даже не слишком злобно. — Кто мне клялся, что я физиономию эту больше не увижу? Тем более битую, уголовник.
Матвей чуть вздрагивает и прищуривается. Впивается в отца хищным взглядом, затем быстро опускает глаза и говорит… эм… смирно:
— Хотел Юлю на учебу отвезти. Там холодно очень. — Он качает головой и добавляет искренне: — Прям пздц, Виктор Арсеньевич!
Закрывает ладонью рот и ойкает. Мне становится смешно.
— Прям «пздц»? — Отец приподнимает брови. — Да ты еще и бухой.
— Немного. — Матвей трет лоб, поморщившись. Сводит брови вместе, из–за чего выглядит очень милым. И каким–то особенно юным. — Поэтому на такси. Я оплачу. Вот привез к завтраку еще.
Он достает из–за спины пакет с логотипом пекарни. Из пакета — одну–единственную розу. Очень красивую.
Мое сердце чуть сжимается, и впервые за сутки радостно. Мне не нужен грузовик, я хочу именно эту! Виду, правда, не показываю. Папа берет подарок, передает мне.
— Скромно, — констатирует он.
— Пока так. Врачи на первых порах мало получают, — нейтрально пожимает плечами Мот. И молчит.
Ни слова против. Ни наглого взгляда. Матвея, блин, не узнать! Обычно с моим отцом они упражняются, кто остроумнее. Но, видимо, не сегодня.
