это кончилось? Элис была хорошей девочкой, но, похоже, слишком слабой. Не смогла выносить сына.
— Ты не могла бы не говорить о ней? — говорю я, с трудом скрывая раздражение.
— Мне не нравится, как ты выглядишь, Ивар. — Осунулся, глаза побледнели, и волосы… Что с твоими волосами? Они всегда были такими густыми, такими сильными. Ты совсем перестал думать о том, как ты выглядишь.
Я провожу рукой по волосам и с отвращением смотрю на ладонь. Волосы действительно выпадают.
— Должно быть это от переживаний. Когда умер твой отец, у меня выпали почти все волосы. Кто бы мог подумать, что Диана Стормс будет носить парик всего в пятьдесят лет. Но скорби сокращают нашу жизнь, такова плата за счастье, которое мы не ценим, когда оно рядом.
Я морщусь и с недоверием смотрю на мать.
— Хватит нести чушь, мама, ты не была счастлива с отцом.
— Твой отец был жестоким и властным драконом, ревнивым и не терпящим возражений мужем. Но я любила его. Любила по своему…
— Счастлив это слышать, — говорю я и встаю из за стола, наконец радуясь, что можно избавиться от повинности находиться рядом с матерью, от скорбного и требовательного вида которой у меня уже сводит зубы.
Смотрю на ее густые косы пшеничного цвета. Совсем такого цвета были волосы Элис. Наверное эти срезали с какой-то девушки, чтобы моя мать могла пускать пыль в глаза окружающим.
А где теперь волосы моей Элис? Нужно спросить у Даррена.
ВДруг они сохранились где-то и от них еще пахнет ею… Ее уже нет в живых, а волосы все еще пахнут живой Элис.
Проклятье. Смотрю на мать и не испытываю ничего, кроме желания поскорее уйти.
У Дианы Стормс очень пышные волосы, которым позавидует любая… Диана Стормс врет даже себе. Сын Дианы Стормс, Ивар Стормс, обрек свою жену на гибель.
— Что ты так смотришь? — спрашивает мать хмурясь.
— Вспомнилось кое что.
В ответ она только качает головой.
— Ты очень странный, и ты мне не нравишься.
— Спасибо, мама, мне важно было это услышать.
— Не хами мне, Ивар, — вдруг повышает она голос и лицо ее становится грозным и нетерпящим возражений. — Я знаю хорошего лекаря, он найдет для тебя подходящие снадобья, которые восстановят твою силу. Перед претендентками ты должен предстать в лучшем своем виде, а не с потухшим взглядом и в рубашке, которую ты неделю не менял.
Я смотрю на свою сорочку, покрытую пятнами и морщусь.
— Прости, мама, я постараюсь впечатлить прекрасных дам и сменю сорочку, а теперь мне надо идти, — говорю я неискренне и разворачиваюсь, чувствуя, что сыт по горло этим разговором.
— Ивар, — окрикивает она меня в дверях.
Я поворачиваюсь и смотрю ей в глаза.
— Что?
— Как давно ты был с женщиной?
— Что?
— Когда ты последний раз овладевал женщиной?
— Я не собираюсь…
— Я познакомилась с одной симпатичной девочкой из твоей обслуги, дочь садовника, думаю, она тебе понравится. Возможно она взбодрит твою плоть и разгонит твою печаль, сынок.
Мать снимает с ветки большую черную виноградину и кладет себе в рот. Я вижу ее накрашенные губы и мне становится неприятно смотреть на то, как она жует, водя ртом из стороны в сторону. А ведь это моя мать, я должен любить свою мать, ведь так?
— Она ждет тебя в твоих покоях. Ее родители не против. Хотя, кого бы это волновало.
Я, не говоря ни слова, выхожу из столовой, чувствуя какое-то странное опустошение внутри. Девка, дочь садовника… А ведь я хотел ее сам. Почему же, когда мать решила подложить ее под меня, я испытываю только раздражение? Что изменилось?
Вхожу в свои покои и вижу ее.
На ней маленькое красное платье с соблазнительно приспущенным плечом. Пухлые губы и пронзительно голубые глаза. Боится, опускает взгляд. Едва заметно дрожит. Выглядит как подарок на день рождения, не хватает только ленты.
Я подхожу к ней и поднимаю рукой ее за подбородок, заставляя посмотреть мне в глаза.
— Как тебя зовут?
— Калери, — говорит она дрожащим голоском. Ее губы похожи на спелые вишни, так что хочется впиться в них. Чувствую, как внизу живота едва заметно растет напряжение. Раньше она бы уже стонала, принимая меня в себя. Но теперь…
— Что ты тут делаешь?
Она смущается и пытается отвести взгляд.
— Смотри в глаза, — приказываю я.
— Ваша матушка, она сказала, что нужно ждать вас здесь, что вы изволили…
— Чего изволил?
— Попользоваться…
От этого слова внутри меня что-то как будто обрывается.
— Дура, — говорю я, чувствуя нарастающую внутри злость. То ли на себя, то ли на мать, то ли на эту глупую девочку.
То ли на Элис…
38
Элис
— Когда войдем в зал, советую вам говорить, только если обратятся напрямую. Особенно это касается тебя, Клементина. Надеюсь, это понятно. И советую вам говорить правду. Он страшно не любит, когда врут, — голос Блэйка звучит серьезно и сурово и я сразу же вспоминаю холодную сталь ножа, которым он ранил меня в день испытания.
— У меня нет ни малейшего желания разговаривать, ни с тобой, ни с твоими дружками. — говорит Клем и отворачивается.
— Никаких выходок. Делай все, что говорят и веди себя смирно, — приближает он свое лицо к лицу Клем.
— Я поняла, поняла, — почти выплевывает она слова.
Лицо Блэйка становится мягче, когда он смотрит на меня.
— Я постараюсь сделать так, чтобы все прошло гладко.
— А что там будет? — спрашиваю я, чувствуя, что внутри начинает нарастать беспокойство.
— Старик посмотрит на вас и оценит. Не бойся. Это не страшно, потому что за вас буду ручаться я.
Блэйк с силой толкает высокие двери, на которых изображены резные капли и ведет нас внутрь высокого зала. Здесь, в дворце инквизиции царит такая гробовая тишина, что эти залы кажутся давно оставленными гробницами.
Яркие лучи солнца пробиваются сквозь пыльную взвесь, создавая почти осязаемые столбы золотого света, пересекающие зал наискосок.
Сначала я не замечаю его. Но потом движение выдает живого человека, сидящего на небольшом деревянном кресле посреди зала.
Блэйк подводит нас к нему и осторожно трогает за плечо.
Древний сутулый старик в мантии, расшитой золотом и драгоценными камнями, под весом которой, ему, похоже, тяжело даже дышать. поднимает голову и смотрит на нас подслеповатыми глазами. Постепенно взгляд его проясняется и он каркает скрипучим старческим голосом, звучащим так, словно рвут бумагу.
— А, Блэйк, это ты, проклятый греховодник. Где тебя носило?
— Я был в монастыре, как вы и приказывали, епископ, — говорит блэйк склоняя голову.
— А…
