взвыл от несправедливого решения. Если честно, я болел за вас — Богословских, — он кинул на меня внимательный взгляд. — Я знаю твоего дядю и дружил с твоим отцом.
— Что?! Ты знал моего отца? — я аж подпрыгнул от неожиданности. Но ремень безопасности вернул меня на место.
— Не только знал. Он был мне, как брат, — Отшельник тяжело вздохнул. — И умер на моих глазах.
***
Мой отец погиб, когда мне было десять лет, а Михе всего два. Я много раз спрашивал маму и дядю, как это произошло, ведь он был одним из самых сильных магов и занимал важный пост в Министерстве магических и боевых искусств. Однако они неохотно отвечали и, по большей части, пытались перевести разговор в другое русло. Когда я вырос, то сам записался на прием к императору и напрямую задал вопрос про отца.
— Вы, я вижу, очень самостоятельный и смелый юноша, — сказал император Алексей Благородный и по-отечески потрепал мне волосы. — Сейчас я не могу ответить на ваш вопрос, но мы обязательно отправим письмо, в котором изложим то, что написано в наших архивных данных.
— Зачем мне архивные данные? — возмутился я. — Просто скажите, как погиб мой отец? Неужели это так трудно?
Я увидел, как замялся император и с мольбой повернулся к своим министрам. Меня тут же окружили и начали уверять, что обо всем напишут, а сейчас на меня нет времени. У императора, видите ли, еще целая толпа просящих топчется в приемной. Правда, письмо я получил ровно через неделю. В нем говорилось, что отец погиб в бою и награжден посмертно какими-то орденами. «Погиб в бою» — раз за разом прокручивал в голове. Но в каком бою и с кем — осталось загадкой.
После, я тщательно изучил историю того периода, но ни о каких войнах или сражениях не было упоминаний. Все было очень туманно и непонятно. И вот теперь рядом со мной сидит человек, который знает моего отца, и что самое главное, знает, как он погиб.
— Расскажи мне, как он умер? — сдавленным голосом попросил я.
Каждый раз, когда речь заходила об отце, в горле появлялся ком. Отшельник с тревогой посмотрел на меня и, сдвинув брови, спросил:
— Тебе не сказали, что случилось?
— Нет, мне ничего не сказали. А если и ты не расскажешь, то пеняй на себя. Понял? — пригрозил я.
— Тогда я, пожалуй, остановлюсь, — он съехал на обочину и долго смотрел перед собой.
Было видно, что ему нелегко вспоминать об этом, но я терпеливо ждал.
— Был такой Демьян. Слышал про него? — я помотал головой. — Владелец заводов-пароходов, — горько усмехнулся он. — А по совместительству — предатель родины и вражеский засланец… Мы долго не могли понять, кто сливает информацию о разработках и военных базах. Через границу и муха не пролетит. В другие государства разрешалось выезжать только проверенным людям, но поляки знали о нас всё!
Отшельник так сильно ударил по рулю, что гудок взревел, и из леса поднялась стая птиц.
— Мы нашли его. Это был Демьян Сорокин. Та еще мразь! Я, твой отец и дюжина верных магов бросились за ним в погоню, но он долго готовился к своему побегу, поэтому почти ушел. Почти, — Отшельник говорил прерывисто и не спускал невидящего взгляда с дороги. — Сложность заключалась в том, что мы с ним были хорошо знакомы и он успел изучить наши силы. Уже на границе с Финляндией мы с Вовой догнали его. Был серьезный бой. Я полностью опустошил свой источник, а твой отец почти затянул его в земляную воронку, но Демьян применил… «венецианский клинок».
— Не может быть! — вырвалось у меня.
Я знал про «венецианский клинок». Он относится к самому сложному из существующих магических практик. Тому, кто владеет такой магией, не страшна ни одна броня. Даже паутина-оберег его не остановит.
— Что было дальше? — еле слышно спросил я, хотя уже догадывался.
Отшельник тяжело вздохнул и потер переносицу.
— Вовку перерубило надвое. Прямо у меня на глазах, — он повернулся ко мне. — Прости, что не смог ему помочь.
Меня будто окунули в ледяную воду: отца перерубило надвое. Теперь понятно, почему гроб был заколочен, почему мама неделю не ел и не пила и на полгода слегла в кровать, почему все так избегали разговоров о его смерти. Никто не хотел рассказывать ребенку, что его отца постигла такая страшная участь.
— Я читал, что для «венецианского клинка» недостаточно одного источника, — почему-то вспомнилось мне. — Как же он после боя смог применить его?
Отшельник пожал плечами, вытащил из бардачка бутылочку воды и в три глотка опустошил его.
— Что было дальше? Демьян сбежал?
— Нет, его перехватили уже в лесу соседей. Правда, пришлось нарушить границу без предупреждения, но финны были не против. Даже поблагодарили.
— Его посадили или казнили?
— Ни то, ни другое. Испепелили при захвате. Осталась горсточка пепла. Оно и понятно, никто не хотел попасть под «венецианский клинок».
Мы замолчали, погруженные в свои мысли. Теперь я понял, почему Отшельник не прогнал меня и взялся помочь. В память о моем отце.
— Поехали? — спросил он, и я кивнул.
Больше он не лихачил. Настроение было не то, как, впрочем, и у меня. После рассказа Отшельника про «венецианский клинок» я вспомнил книгу, которая однажды попала мне в руки. В ней описывались все заклинания от самых слабых, типа «Разжечь костер» или «Найти ключи», до самых сильных и опасных. Я мечтал, что когда-нибудь буду знать их все и смогу использовать. Тогда я еще не понимал, что невозможно овладеть всеми заклинаниями, ведь много зависело от того, откуда ты черпаешь магическую энергию. Мой род Богословских впитывал энергию Вселенной, но все равно величина источника и сила заклинаний была разная. Миха очень хотел быть таким же сильным, как я, но, чтобы он не делал — все равно был слабее. В юношестве он подражал мне во всем, без устали учил заклинания и упражнялся, но даже самое простое заклинание не мог сделать лучше, чем я. В возрасте двадцати лет он, хоть уже и не так рьяно, все еще пытался стать сильным магом и брал дополнительные занятия у сильнейших магов империи. Только к двадцати пяти он сдался и признал, что Вселенная его не так любит.
Дядя тоже уступал мне по силе, но он был намного опытнее, поэтому мог сразу использовать несколько заклинаний одновременно. Однако Пауком тоже не стал.
— Мой отец был Пауком? — осторожно спросил я.
Отшельник встрепенулся, будто я его разбудил.
— Нет. Пауком он не был.
— Почему? Ведь
