заканчивая двумя умышленными убийствами действующих офицеров государственной безопасности. Даже с учетом их преступного умысла относительно Лишневских, Клюйко и самого меня.
— Ну тогда не держи в себе! — еще ближе придвинувшись, ненавязчиво посоветовал генерал, — Расскажи, и тогда над проблемой будем думать вместе! Чувствую ведь, что проблема есть! Ты только не ври, лейтенант, чуйка меня никогда не подводит. И ты не сомневайся, это мне наперегонки с тобой бегать трудно, а вот думать пока еще получается неплохо! — заверил меня старший товарищ.
Что ж, надо было принимать решение. И делать это придется прямо сейчас. Варианта всего два. Либо уходить в глухую несознанку и, переночевав, валить завтра домой, либо колоться в двойном убийстве. Та часть сознания, которая досталась от юноши бледного и со взором горящим, колоться в двух мокрухах категорически не хотела. А вот опыт старого и, как седой волк матерого опера подсказывал, что прятать голову в песок посредством молчаливой эвакуации, есть выход не самый лучший. Что обойтись это может слишком дорого. По самой высокой цене мне это может обойтись.
— Ну что, Корнеев, может, потешишь старика какой-нибудь занимательной историей, а? — проведя ладонью по усталому лицу, не совсем уверенно проговорил Дубровин, — Ты и так уже сумел меня удивить своей авантюрой с очень дорогим Владимиром Ильичом, — невесело ухмыльнулся он, — Но вот отчего-то чувствую я своим седалищным нервом, что это еще не всё!
— Товарищ генерал, — я уже решил для себя, что иного выхода у меня нет и придется рискнуть, — Многие знания, это почти всегда многие печали. Для меня печали в данном конкретном случае! — быстро уточнил я, заметив, как обеспокоенно дернулся Кузьмич.
— Опасаюсь я, что расскажу вам что-нибудь этакое, а вы меня непременно упокоить захотите! — печально посмотрел я на собеседника, — А я молод еще, мне жить хочется! — я вопросительно взглянул на чекиста, отлично понимая, что никакие его гарантии и клятвы не будут стоить прошлогоднего снега. Если после моих откровений он решит, что мертвый я для него удобнее, чем живой.
— А ты не бзди, лейтенант! — изобразил на своем лице непонятную гримасу лубянский генерал, — Однова живём! — оскалился он, озорно подмигнув, — Уж, если на то пошло, так я еще вчера бы тебя истратил. Если бы посчитал нужным. Ты моему Валере никакой не противник. Но ты близкий Пане человек, так что живи! Но меня не подставляй! Понял?
И я понял. Понял, что придется колоться. Хоть и неофициально, но честно и со всеми подробностями.
— Тут такое дело, Григорий Кузмич… — замялся я, решая, в каких границах придется проявить искренность, — В общем, относительно ваших коллег из нашего областного управления я немного слукавил, — подняв глаза на генерала, я не заметил никакой реакции и продолжил.
— Короче, так вышло, что капитана Зубова и старшего лейтенанта Григорьева я пострелял. Наглушняк. — Дубровин по-прежнему молчал, но глаза его сузились. И я поспешил внести ясность в сказанное. — Они оперативным путём получили информацию о том, что у Лишневских при себе есть валюта. Много валюты. Ну и слюну на неё выделили. На свой страх и риск решили по пути в Москву нас покрошить, а доллары и дойчмарки забрать. Про золото они, кстати, не знали.
— Откуда такая уверенность, что не знали они про золото? — отмер гэбэшник, — И с чего ты решил, что они самовольно хотели вас распатронить?
— Да потому что, если бы им «гоп-стоп» руководство санкционировало, то было бы их никак не двое! И я бы сейчас с вами здесь не стоял! — повысил я голос, раздражаясь от того, что чекист Дубровин решил включить дурака. — Это, во-первых! А во-вторых, я старлея успел порасспросить и он колонулся. Качественно колонулся! Признался он мне, что просто захотели они с напарником денег с евреев получить. Немалых и в американских бумажках.
Не сказать, чтобы товарищ гэбэшный генерал сохранил полнейшую невозмутимость, но руками он не всплеснул и ужаса на его лице после моих слов не отразилось. Лицо его по-прежнему было спокойным, только закаменело, а глаза, которые еще минуту назад смотрели на меня почти участливо, стали вдруг холодными и хищными.
Далее, в течение получаса я отвечал на вопросы. На некоторые кратко, а на другие очень подробно. Генерал потрошил меня добросовестно, не упуская мелочей.
— Если всё было так, как ты говоришь, то, может быть, тебя не просчитают! — задумчиво поскреб он подбородок, — А скажи, друг ситный, ты только документы с оружием у них забрал?
— Жетоны с личными номерами тоже изъял! — вздохнув, успокоил я чекиста, — У обоих забрал! С печатями они у них на связках ключей были. Вы, Григорий Кузьмич, меня за идиота считаете?
— Авантюристом и бандитом я тебя считаю! — отмахнулся он, — Ты их хорошо осмотрел? В карманах у них ничего иденцифицирующего не оставил?
— Всё проверил! — прокручивая в мозгу тамбурные события, ответил я, — Насколько обстоятельства позволили. Я ведь не господь бог, товарищ генерал!
— Да какой ты бог! — в сердцах сплюнул гэбэшник, — Демон ты! Свалился же ты на мою голову! Ну да, если настоящий бог не выдаст, то и спецтрибунал не съест! Ладно, пошли в дом, замерз я!
В доме нас встретили обеспокоенные нашим длительным отсутствием генеральская дочь и его рыжая внучка. Увидев, что мы с Кузьмичом живы и здоровы, и, что явной неприязни друг к другу не проявляем, они засуетились, усаживая нас за стол.
— А чего это ты мне голый кипяток подсовываешь?! — неодобрительно взглянул Дубровин на рыжую, когда она заботливо пододвинула к нему чашку с чаем, — Ты мне чего-нибудь покрепче налей! И не только мне, а вот ему тоже нацеди ну и матери заодно! — ухмыльнулся он, — Или тебе каждый день такие завидные женихи предложения делают?!
— Какие женихи? — рыжая Екатерина оторопело выкатила глаза из орбит, — Дед, ты это сейчас про какие предложения?
Мама Галя экспромтом отца была удивлена не меньше дочери, но изумления своего наружу не выплёскивала.
— Так вот он, перед тобой сидит! — указал на меня чайной ложкой старый интриган, — Полчаса назад объявил мне, что предложение тебе сделал! Только не понял я, ты согласилась или отказала ему? — Кузьмич явно решил отомстить за мою недавнюю шутку той же монетой.
— Чего-о-о?! — поворотилась в мою сторону Екатерина Дормидонтовна и мне сразу стало не по себе.
Потому что в левой руке она держала парящий носиком чайник.
— Я пошутил! — неуверенно произнес я, не отводя взгляда от чайника, — Но со всей ответственностью готов заявить, что считаю Екатерину завидной невестой! И очень красивой! Самой красивой! — быстро поправился я.
— Видишь, Катька, каков нынче жених пошел! — огорченно
