предохраняющим веществом, наполнил золотую коронку пастой и ловким движением надел ее на еле видные стенки зуба.
Стал держать двумя пальцами и смотреть в окно.
Теперь он на некоторое время свободен.
Котиков долго искал темы. «Нет для этого внешнего толчка», – вздохнул он. – Сейчас, – сказал он и вынул руку. Заглянул в рот. Коронка сверкала, как плоскогорье из чистого золота.
Обрадовался Миша Котиков и опустил кресло с пациентом.
Миша Котиков в восторге подошел к окну.
«Вот что мне надо было: золотое плоскогорье, один момент есть для стихотворения».
– Следующий, – приоткрыл он дверь. Вошла домашняя хозяйка и стала охать.
– Какой зуб у вас болит?
– Передний, сынок, – раздалось из глубины кресла.
– Запущен, – внезапно пробасил Миша Котиков. – Придется удалить. Что ж вы раньше не пришли?
– Денег не было, только вчера племянник из Китая возвратился.
– Из Китая? – удивился Миша Котиков.
Миша Котиков мыл руки. Только что ушел, не закрывая рта, молодой человек с серебряной пломбой. Миша Котиков достал афишу из кармана:
«Сегодня в 8 часов в Академии Наук состоится лекция профессора Шмидта: “На островах Лиу-Киу”».
– Черт знает, какое поразительное сочетание, – удивился Миша Котиков. – Вот то, что я ищу. Вроде пения соловья и мяуканья кошки. Вот бы в стихотворение вставить.
Он перетер инструменты, положил их в стеклянный шкафик на стеклянную полочку и отправился домой переодеться.
Он надел единственные шелковые розовые кальсоны и носки в полоску, постукал себя по молодой груди, подошел к зеркалу.
– Я джентльмен, – осмотрел он себя, – меня зовут, меня хотят, я должен идти.
Он перечел письмо Екатерины Ивановны.
– Ну да, я знаю женщин, – снисходительно улыбнулся он.
По пути разразился весенний ливень. Михаил Петрович принужден был скрыться в первый попавшийся подъезд. Там он встретился с Троицыным.
Троицын, сияя, перечитывал измокшую записку.
Миша Котиков похлопал его по плечу.
– Меня преследуют женщины, – обратился Троицын к Мише Котикову, – просто я нарасхват.
– Должно быть, последствие войны, – объяснил Миша Котиков. – Мы, мужчины, теперь нарасхват.
Они, взяв друг друга под руку, прислонились к стене.
– Да, нас, мужчин, теперь мало, – растрогался Троицын – А жаль, сколько прекрасных убито!
– А знаете, Александр Петрович считал женщин низшими существами, – высунулась на улицу голова Троицына.
– Как мне не знать этого! – выскочил на улицу Миша Котиков. – Слава богу, я жизнь Александра Петровича подробно изучил.
Подставил руку под дождь.
Голова Троицына высунулась на улицу.
И вдруг, без перехода, молодые люди стали хвалить стихи друг друга. Причем Троицын хвалил неумеренно, Миша Котиков – умеренно.
– В ваших стихах дышит Африка, – говорил невидимый Троицын.
– Ну и ваши стихи прелестны, – отвечал снисходительно Котиков. – Они красивы, – как бы размышляя, продолжал он.
Дождь, хотя и мелкий, шел. Миша Котиков снова вошел в парадную. Но, несмотря на то что голова Троицына и фигура Миши Котикова пробыли под дождем недолго, их заметил стоящий в соседнем подъезде член коллегии правозаступников, выучивший некогда Петискуса наизусть и до сих пор писавший мифологические стихи. Он поправил воротничок и галстук, взял палку под мышку и перебежал в парадную, где укрывались настоящие поэты. Подобострастно он подошел к ним.
– Ах, – сказал он, – как мы давно не встречались! Я занят совершенно никчемными делами. Сегодня я защищал своего управдома. Почитаемте стихи, пока идет дождь.
Все трое стали, поочередно, читать стихи.
Троицын подвывал восторженно.
Михаил Петрович читал голосом Александра Петровича.
Правозаступник – с ораторскими жестами.
Дождь перестал. Проглянуло солнце. Поэты отправились в ближайшую пивную. Там завязалась жаркая беседа.
– Вы ведь читали, если не ошибаюсь, свои старые стихи? – заметил член коллегии правозаступников Троицыну.
– Я моих новых стихов никому не читаю, – обиделся Троицын. – Не поймет моих новых стихов современность. Я теперь сам для себя пишу стихи. Одни стихи для себя и для потомков, настоящие, романтические стихи, другие – для современников.
– Я вижу, – гордо заметил Миша Котиков, – что только я пишу новые стихи и читаю их всем, кому угодно.
Он с удовлетворением посмотрел на лысеющие головы своих приятелей. Затем он сказал, что спешит, извинился, уплатил за пиво и вышел.
Троицын взял правозаступника под руку, они сели в трамвай, решив продолжать свою беседу в более романтической обстановке.
На Островах уже цвели подснежники и мать-мачеха.
– Да, – говорил Троицын, идя по дорожке, вдоль моря. – В ваших стихах есть неровность, свойственная молодости.
– Позвольте, – перебил юрист, – я совсем не молодой, мы с вами вместе начали литературную карьеру.
– Я не в том смысле, – поправился Троицын. – Я хотел сказать, что у вас малая техника.
– И с этим я не согласен, – возразил юрист.
Но тут Троицын увидел барышень, сидящих на зеленой скамейке. Барышни подталкивали друг друга плечами и пересмеивались.
– Славные девочки, – остановился юрист.
– Я сам думаю о том же, – склонился Троицын.
Они подсели с разных сторон. Юрист снял черную перчатку и обмахнул сапог. Троицын спросил:
– А как вы относитесь к театру Мейерхольда?
Все ближе и ближе подвигались лысеющие молодые люди к барышням. Девушки заливались смехом.
Троицын, как бы случайно, поцеловал плечо своей соседки.
Юрист, как бы невзначай, подставил свой сапог под туфельки барышни.
Уже, болтая ногами и приготовляя анекдот, шел правозаступник, уже изогнувшись шел Троицын, уходили попарно по траве молодые люди. На стрелке появился Тептелкин с Марьей Петровной, они шли медленно и важно.
Тептелкин сел на скамейку. Марья Петровна подошла к морю, стала петь арию из оперы «Руслан и Людмила».
Тептелкин сидел в задумчивости и считал воробьев.
– Марья Петровна, – обратился он к ней, когда она кончила петь, – где у нас бутерброды?
Глава XXXIII
Материалы
Уже давно Миша Котиков подумывал о том, чтобы отправить собранные им материалы в Тихое Убежище, но сегодня, вернувшись от Екатерины Ивановны, решил окончательно.
До глубокой ночи он в хронологическом порядке складывал карточки и перевязывал их бечевками. На обратных сторонах карточек были пейзажи с избами и гармонистами и девушками и части географических карт. Лицевые стороны карточек были разлинованы и заполнены почерком Заэвфратского, усвоенным Михаилом Петровичем.
Когда все было перевязано, остались дублеты, Михаил Петрович придвинул лампу и на фоне пакетов перечел:
1908 г., мая 15-го. Среда. В 3 часа дня. Александр Петрович обедал в Европейской гостинице. В 5 часов дня из Европейской гостиницы Александр Петрович отправился в Гостиный двор с Евгенией Семеновной Слепцовой (балерина). Купил ей лайковые перчатки, кольцо с сапфиром.
Сейчас (1925 г., 5 января, 6 ч. дня) Слепцова – хорошо сохранившаяся брюнетка. Груди у нее небольшие, плечи шире бедер, ноги, как у всех балетных, мускулистые. По собранным сведениям, в свое
