получилось? — Спрашиваю я, ища недостающее звено.
— Она никогда не рассказывала мне подробностей. Она только сказала, что знает ее с университетских лет.
Я не могу удержаться от хихиканья, и этот звук, кажется, пугает ее.
— Что случилось? — Спрашивает она, нахмурив брови.
— Грейс бросила учебу, когда училась в старших классах, — говорю я, наблюдая, как на лице Эммы меняется выражение от замешательства до осознания несоответствий в рассказе сестры.
— Что? Ты думаешь, она лжет? — Голос Эммы дрожит, в нем смешались неверие и страх.
— Она лжет, — говорю я прямо, не оставляя места для сомнений.
Ее глаза расширяются, возможность обмана сестры явно не приходила ей в голову.
— Ты ведь не причинишь ей вреда?
— Нет, если она невиновна, — отвечаю я ровно. Она уже знает, чем это грозит.
Эмма кивает, молча принимая суровую правду.
— И именно ты докажешь это, Эмма, — продолжаю я.
— Я? Как?
— Ты поговоришь с сестрой и докажешь, что она невиновна, — говорю я, мой голос не оставляет места для переговоров.
— И как я это сделаю?
— Ты будешь подключена к прослушке, — говорю я ей и вижу, как дрожат ее руки при одной этой мысли. — Эмма, посмотри на меня, — твердо говорю я, осторожно приподнимая ее подбородок и направляя ее взгляд на меня. — Если она та, за кого мы ее принимаем, то она опасна, Эмма. Она убила многих наших людей.
— Что ты говоришь, Николай? Она никогда бы не сделала такого! — Ее отрицание яростное, защитное, но в нем чувствуется сомнение.
— Тогда почему она солгала тебе, Эмма?
— Я… я не знаю. Может, она все перепутала? Может, это Грейс солгала? Она сказала ей, что учится в колледже или что-то в этом роде. Я правда, я… — Ее слова обрываются, так как самообладание начинает давать трещину, ее разум мечется в поисках логического объяснения там, где его, кажется, нет.
Она в панике, и я не могу стоять в стороне и смотреть, как она распутывается. Я протягиваю руку и нежно беру ее лицо в свои ладони, заставляя ее посмотреть на меня, чтобы увидеть обещание защиты в моих глазах.
— Посмотри на меня, Эмма. Здесь ты в безопасности. Мы никому не позволим причинить тебе вред. Даже твоей сестре. — Мой голос тверд, как порт в шторме, который, как я вижу, зарождается в ней.
Ее взгляд на долю секунды задерживается на моих губах, прежде чем она снова встречается с моими глазами — явный признак того, что она вновь обрела самообладание.
— Но ты должна мне кое-что сказать, Эмма. Ты бы предпочла нас своей сестре?
— Если она так опасна, как ты говоришь, я бы выбрала вас. Но это не значит, что я позволю вам причинить ей вред, — утверждает Эмма, ее голос ровный, но мягкий. Ее преданность сестре очевидна, даже сейчас, когда она неуверенно доверяет нам. — Спасибо, — шепчет она, не сводя с меня глаз. Я чувствую, как напряжение между нами становится все сильнее, пока, наконец, нервничая, не наклоняюсь вперед и не прижимаюсь губами к ее губам. Ее тело на секунду застывает, а затем плавно переходит в мое, и мы погружаемся в поцелуй. Наши рты двигаются идеально синхронно, как будто их хореография создавалась веками.
Наш поцелуй становится все глубже, пока мы оба не отстраняемся, задыхаясь. Глаза Эммы расширены, щеки раскраснелись, губы приоткрыты, когда она пытается отдышаться. Я чувствую жар, исходящий от ее кожи, и понимаю, что в этот момент хочу ее больше всего на свете.
— Ты прекрасна, — шепчу я, мой голос хриплый от желания.
Эмма краснеет, но в ее глазах тоже горит огонь.
— Хватит болтать, поцелуй меня еще раз, — требует она, притягивая меня ближе.
Я подчиняюсь, мои руки переходят на ее лицо, и наши губы снова встречаются.
Наш поцелуй — страстный, настоятельный, столкновение двух людей, которые слишком долго сдерживали свои желания. Руки Эммы блуждают по моему телу, прослеживая контуры моих мышц, а я углубляю поцелуй, притягивая ее ближе к себе.
Я отрываюсь от ее губ.
Александр и Дмитрий врываются в гостиную, неся с собой холод внешнего мира и напряжение, которое сразу же обрывает нить близости между мной и Эммой. Александр скрещивает руки на груди.
— Так вы, ребята, разговаривали, да?
Я выпрямляюсь, отрываясь от Эммы, и встречаю его взгляд.
— Да, разговаривали, — отвечаю я. Дмитрий молчит, но его молчание громкое. Оно кричит о вопросах, которые он не хочет задавать.
Я не могу позволить этому потрясти меня. Только не перед Эммой. Я кладу руку ей на плечо, молча встаю, как бы указывая «я здесь, ты в безопасности».
Напряжение в комнате спадает, когда Александр обращает свое внимание на Эмму. Его обычная твердость немного смягчается, достаточно, чтобы попросить ее о помощи, не говоря об этом прямо.
— Эмма, ты сделаешь это для нас?
Ее кивок небольшой, но решительный, как молчаливая клятва в своей готовности.
Голос Дмитрия прорезает тишину:
— Где Алина?
Эмма оглядывается по сторонам и озабоченно хмурит брови.
— Она была здесь минуту назад, смотрела телевизор.
Александр пренебрежительно машет рукой:
— Наверное, она где-то здесь.
Но в груди у меня что-то сжимается, и я не могу избавиться от тревоги. Алина никогда раньше не забредала далеко. Я осматриваю комнату, пытаясь скрыть внезапно нахлынувший страх.
Дмитрий поворачивается к охранникам, стоящим позади них.
— Чего вы ждете? Идите и найдите ее! — Кричит он.
Руки Эммы сжаты в кулаки, костяшки пальцев побелели. Она старается держать себя в руках, но страх налицо. Александр движется быстро, весь в заботах, пока добирается до Эммы.
— Эмма? Ты в порядке? — В его голосе есть что-то необычное, — мягкость.
Она только кивает, слегка покачивая головой.
— Д-да, — запинается она, но ее голос выдает ее.
Рука Александра нежно касается ее лица. Его пальцы обхватывают ее подбородок, а большой палец проводит по щеке. Я должен был бы почувствовать укол ревности, но вместо этого испытываю
