— У меня есть пара переносных милицейских радиостанций. Можно с их помощью.
— А нас не услышат? У них могут быть такие же радиостанции. Тогда эффекта неожиданности не будет.
— Я перенастрою частоту.
— А если радиостанции выйдут из строя? Если ими нельзя будет пользоваться? Например, на подходах, где следует соблюдать максимальную тишину.
— Тогда по часам. Предлагаю использовать по двое часов. Одни в режиме реального времени, другие контрольного. Отсчет начнем одновременным запуском в двенадцать ноль-ноль. Далее по заранее определенному графику.
— Согласны.
— Часы использовать «Командирские» или водолазные со светящимся циферблатом.
— А если таких нет?
— А если нет — то должны быть. Помнишь, как старшина говорил — роди и скажи, что украл.
— Как мы умудримся бесшумно забраться на крышу?
— Мы или ты?
— Ну хорошо, я.
— По приставной лестнице. Не бойся, она легкая. Ребенок поднимет. Я специально в магазине присмотрел. Для таких, как ты, великовозрастных рахитов.
— Еще вопросы?
Еще.
Еще.
И еще…
Бесконечный ряд умных, глупых, наивных, неожиданных, абсурдных, но суммарно жизненно важных вопросов. Жизненно! В самом прямом смысле этого слова. Вопросов, которые лучше задать себе самим, чем дать возможность это сделать противнику.
Тысяча вопросов. И тысяча ответов.
— Теперь наконец все? — подвел итог затянувшейся на несколько часов «оперативке» Сан Саныч.
— Все, кроме одного маленького пунктика. Последнего. Где в это время будешь находиться ты?
— Я?
— Да, ты. Что-то мы не разглядели твое участие в общем плане операции. Или ты берешь на себя общую координацию?
— Нет, я не беру на себя общую координацию. Ноя действительно не буду находиться в общей свалке боя. Вы правильно заметили. Я не буду находиться рядом с вами. Я буду находиться рядом с заложниками.
— ???
— Да. именно так — с заложниками. Если наша цель не бой сам по себе, а их спасение. Любой выстрел, прозвучавший на улице, может рикошетом ударить по пленникам. Быть не может, чтобы при них не находилось охраны. Когда на улице завяжется бой, они с перепугу могут попытаться избавиться от свидетелей. Или, что не менее рискованно, вырваться из кольца, прикрываясь их телами. Что мы тогда будем делать? В нашем возрасте мы не настолько хорошо управляемся с оружием, чтобы с расстояния в несколько десятков метров попасть в преступника, не рискуя задеть при этом жертву, которую он удерживает перед собой. Кто-то должен страховать их на этот случай. Кто-то должен быть рядом. Почему не я?
— Другие возможности исключены?
— Попробуйте придумать сами.
Несколько десятков минут ветераны комбинировали варианты освобождения пленников. И во всех случаях получали единственно возможный ответ — заложники погибали или попадали в полную зависимость от преступников раньше, чем они успевали им помочь. Преступники знали, где они находятся, и были ближе к ним. Преимущество было на их стороне.
— Как ты собираешься к ним попасть? Пробраться на территорию лагеря, потом в помещения, потом искать их в хитросплетении незнакомых коридоров и комнат, рискуя каждое мгновение нарваться на вооруженного бандита? Тебя обнаружат раньше, чем ты приблизишься к ним ближе чем на сто метров. Ты добьешься только того, что вместо двух у них станет три пленника.
— Я не собираюсь перебираться через забор и лазить по незнакомым коридорам.
— А что же тогда?
— Я собираюсь сдаться. Все ошарашенно замолчали.
— А как я еще могу попасть туда, куда никого постороннего не допускают? Как я могу без стрельбы и прочих небезопасных в первую очередь для заложников силовых методов найти место их заточения? Это единственный способ. Кто может придумать другой, пусть его изложит.
— Но где гарантии, что они допустят тебя к ним?
— А куда им еще меня поместить? Я так понимаю, что надежное место здесь одно. Или у них в каждом бараке по камере? Кроме того, я буду требовать собрать нас вместе. Я буду настаивать, чтобы мне показали заложников. Решение будут принимать все равно не они. Они — мелкая, не имеющая своего мнения сошка. Уверен, как только я объявлюсь, охранники свяжутся с начальством. А уж с начальством я столкуюсь. Скажу, что готов на размен, причем немедленно, сразу после того, как смогу убедиться, что пленники живы.
— Значит, по собственной воле волку в пасть?
— Есть другие, менее рискованные способы?
— Может быть, и есть. Но мы их не знаем. Наверное, ты прав.
— Получается, на исходные позиции мы будем выходить без тебя?
— Без меня. Более того, вам даже подъехать надо будет не раньше чем через час после того, как меня возьмут под белы рученьки.
— Почему?
— Потому что после моего прихода они непременно решат проверить окрестности. Сильно рыскать не будут, но с часок — точно.
— А если на подъездах мы задержимся, опоздаем?
— А вы не задерживайтесь. И не опаздывайте. Очень вас прошу.
— Рискованно. Лично для тебя рискованно, — вздохнул Борис. — Я бы предпочел штурм. Там хоть скопом умирать.
— Вместе с пленниками? Нет, отдавать им ни в чем не повинные жизни я не согласен. Мне не сегодня-завтра со Всевышним беседы вести. Мне лишний грех на душу брать не резон. Это мой риск. Моя плата. В конце концов я втравил вас в эту прескверную историю — мне первому и отдуваться. Ваш номер второй. Настаиваю на своем плане. В том числе еще и потому, что говорить с ними со всеми лучше разом. И именно здесь. Другой такой возможности не представится. Не смогу я, не сможем мы их потом по щелям выискивать и из тех щелей по одному выковыривать, чтобы счеты свести. Они это быстрее сделают. И квалифицированней. И сделают неизбежно! Или всех их, и разом, или, считайте, никого.
— Но это значит?!
— Вы совершенно правильно подумали. Это значит, что пленных мы брать не будем! Здесь не война. Здесь нет ближних и дальних тылов и нет лагерей для военнопленных. Всякий выживший враг остается врагом. Он не передается Красному Кресту, не обменивается и не содержится до окончания войны. Он уничтожается. Или уничтожает нас. А если все-таки война, то это гражданская война, где все находятся на своей территории. Где уходить некуда. Но и вместе, под одним небом жить невозможно. Или — или. Побеждает выживший. Проигрывает — мертвый. На гражданскую войну не распространяются международные пакты. Гражданская война идет до полного уничтожения. Или они нас, или мы… Другого исхода быть не может.
— Если бы ты поставил вопрос так раньше, я бы, возможно, отказался.
