на бойнях быков ударом деревянной кувалдой между рогов…
Что меня удержало? Да наверное всё та же пацанва, которые так и сидели на своём перевёрнутом и уже изрядно нагревшемся под летним жарким солнцем яле и всё ёрзали пальцами по пластинка-видеофон. Я на секунду представил, как вылезу ближе к вечеру из каютки опухший, с отросшей щетиной и крупно обозначенным на физиономии вопросом, адресованным окружающей меня реальности: «За что это со мной так, а?» — ожившая иллюстрация к книжонке любимых мной «Митьков». Постаю, раскачиваясь, издам икотный рык, нашарю на банке то ли флягу с водой, то ли не до конца ещё опустошённую бутыль — а эти самые мальчишки и девчонки будут глядеть на выбравшееся на вечерний ветерок похмельное чудо-юдо и наверняка не испытают ничего, кроме недоумения и плохо скрываемого отвращения. После чего мне останется лишь обвести окружающий пейзаж мутным взглядом, распустить дрожащими (а как иначе?) пальцами швартовые узлы и на остатках солярки ковылять от этого берега подальше, малодушно надеясь что по дороге я непременно угожу под величаво следующий по судовому ходу сухогруз, и на этом все непонятки закончатся — причём сразу и насовсем.
Нет. Не хочу. Не потому, что не тянет (тянет-тянет, и ещё как!), а потому что успею. Я присел на другую лодку — полусгнившую дощатую «Кефаль», валявшуюся здесь, судя по проросшим сквозь дырявые борта жиденьким кустика, уже не первый год, унял, как мог, дрожь в конечностях, сделал три глубоких вдоха-выдоха и решительно поднялся на негнущиеся ноги.
Буксир я узнал сразу — тип «Ярославец», сходивший со стапелей разных судостроительных заводов по всему Союзу с начала пятидесятых и до восьмидесятых годов. Они бегали по всем речным, озёрным, а случалось, и по морским акваториям страны от Баренцева моря до Каспия в вариантах малых буксиров, лоцманских и водолазных ботов, обстановщиков судового хода, спасателей, разъездных и всяких иных-прочих катеров. Десять-пятнадцать тонн груза в кормовом тесноватом трюме, до двенадцати человек пассажиров — впрочем, если припрёт, можно впихнуть и двадцать… Этот, судя по установленной на корме лебёдке, относился к проекту Р-376У: одновинтовой, с седловатой палубой, ходовой рубкой, надстройкой, капом над машинным отделением. Возле откинутых вверх створок трюмного люка возились трое человек, подавая в трюм картонные коробки из сложенной на берегу пирамиды. Ещё с полдюжины — по большей части, музалёвские «юные моряки» — таскали коробки по дощатым сходням с берега, принимая их из кузова грузовичка «ГАЗель». Неподалёку, на земле аккуратной горкой были сложены большие шлюпочные вёсла — с длинными узкими лопастями и массивными вальками, — а так же снятые со шлюпок мачты и рейки с намотанными на них парусами. Ага, сообразил я, шлюпочный рангоут поедет не на шлюпках, а тут же, на буксире — крепко увязанным и закреплённым поверх задраенных трюмных люков. Что ж, дело знакомое — мы и сами так делали, когда таскались за такими вот «Ярославцами» длинными, в четыре пары, сцепками ялов, в точности таких, что стоят сейчас у пирса и ждут своего часа. Но этот раз, прикинул я, караван получится куда как подлиннее — ладьи, казачья «чайка», «ботик Петра» все, как один, лишены вспомогательных движков, а значит, их тоже придётся тащить на буксире… Чтобы справиться с таким громоздким и неуклюжим «хвостом» нужен настоящий мастер своего дела — и всё равно на концевые шлюпки лучше бы посадить рулевых, готовых корректировать движение — особенно, на крутых изгибах фарватера. А ведь есть ещё шлюзы, прохождение которых превращается в непростое приключение. Или они намерены буксировать шлюпки вместе с экипажами? Дело хорошее, конечно, но в прежние времена такие фокусы были настрого запрещены. Может, с тех пор правила изменились?
Погрузка провианта (подойдя поближе, я обнаружил, что коробки доверху набиты банками тушняка, сгущёнки, пластиковыми бутылями с растительным маслом и целлофановыми пакетами с вермишелью и разнообразными крупами) велась со сходней, перекинутых с берега на корму — по сути, три доски, скреплённые поперечными брусками, отчаянно скрипящие под босыми пятками малолетних грузчиков. Ближе к носу красовался настоящий трап — металлический, с верёвочными леерами и тщательно выскобленным деревянным настилом, крашеный в шаровый цвет, как и борта «буксира». Я постоял рядом с трапом минуты две, и когда из рубки появилась чья-то физиономия, показал жестом, что намерен подняться на борт — «не возражаете, господа мореходы?» Ответный взмах руки обозначил приглашение — «заходи, чего уж там…» — и я бодро затопал по трапу вверх, про себя жалея, что не догадался разуться, чтобы ощутить под ногами гладкие, нагретые солнцем доски палубного настила.
…Ну что, начинаем знакомиться с новым миром?..
VIII
— День добрый. С чем пожаловали на борт?
Я обернулся. Окликнувший меня капитан буксира (а кто ж ещё осмелится надеть форменную морскую, с вытертыми позументами и облезлым, советских ещё времен, кокардой-«крабом» фуражку?) — выглядел на зашибись — хоть в кино вставляй… в комедию. Или в мультик о капитане Врунгеле. Натуральный такой матерый старичина, лет шестидесяти пяти или около того — с копной седых волос и шикарными усами, сплошная фотогеничность, да и только. Кожа обветренная, буро-багрового цвета, крупный нос картошкой весь исчерчен кровеносными сосудиками Выправка, однако, офицерская, под стать фуражке, да и взгляд не уступает — твёрдый, уверенный, однако же, с плохо скрываемой хитринкой. А чего ж не быть уверенным — на своём-то судне?
— Так чего надо-то? Ты говори, парень, не молчи, а то у меня и других дел хватает!
И верно, что-то я задумался, заставляю ждать занятого человека? Тем более, что начало разговора я продумал заранее, когда только планировал свой ознакомительный маршрут.
— Здравствуйте, товарищ… не имею чести знать имени-отчества, уж простите! Вы капитан этого судна, я не ошибся?
Вот так: именно «товарищ капитан», и не катера, не буксира даже, хотя и то и другое верно, а именно и только «судна»! И ведь подействовало — недаром говорят, что грубая лесть есть самый прямой путь к достижению цели. Услыхав моё обращение, капитан сразу приосанился, выкатил грудь в застиранной тельняшке под таким же задрипанным, в пятнах моторного масла и солидола, кителем, силясь принять вид посолиднее. Получилось, кстати — пятна пятнами, а серьёзный опыт в нём ощущается, несмотря на полиловевший в многолетнем противостоянии с зелёным змием обонятельный орган…
— Ну, допустим, я. Капитан речного буксира «Клевер», Осетинов Михаил Христофорович! — представился он. Я едва сдержал улыбку — ну точно, капитан из известного мультика… или тот сам был Христофор, а не по отчеству?
Да какая сейчас разница — хотя музалёвское пацаньё, к гадалке не ходи, называет бравого морехода «Врунгелем»…
— Я, Христофор Бони… простите, Михаил Христофорыч, во-он на той шхуне пришёл, видите, в конце пирса стоит, за «ботиком Петра»? — и тычу пальцем вдоль берега, попутно кляня себя последними словами за оговорку. Шутки шутками, а вдруг обидится? Тогда поставленная задача усложняется до чрезвычайности…
Не обиделся. Лишь ухмыльнулся, улыбнувшись всем лицом, исчерченным, словно печёное яблоко, морщинами и такое же бурое по цветовой гамме.
— Да ты не тушуйся, парень, меня тут часто так называют, привык. А судёнышко твоё ничего, ладное, я сразу его заприметил, наведаться даже хотел. Дизелёк-то сколько сил, десятка два?
— Двадцать пять. — ответил я, порадовавшись в душе своей прозорливости. — рижский «4 ЧСП 8,5/11».
— Рижский, говоришь? — «морщинистое лицо-яблоко снова расплылось в улыбке. — Родной, советских ещё времён? Раритет, однако… сейчас их, вроде бы, делают в Дагестане, в Каспийске, на заводе 'Дагдизель», но качество — нет, не то уже… И как он у тебя?
Я пожал плечами.
— Ничего тянет, не жалуюсь. Да я стараюсь двигло лишний раз не гонять, всё больше под парусами…
Оно, конечно, ваше дело парусное. — покладисто согласился капитан. — Однако ж по каналу, шлюзами, на парусах не походишь. Ты что же, с нами собираешься, как я слышал?
«Слышал он! А быстро тут слухи разносятся, ведь я ничего толком и не сказал, куда дальше собираюсь…»
— Да вот, присматриваюсь пока. А что, в вашем караване для меня местечка уже не найдётся?
— Да ты и сам с усам. — ответил «Врунгель». — На кой тебе буксир? Шлёпай за мной мателотом — а то давай, счалим тебя бортами с концевыми шлюпками, поможешь мне с сардельками этими управляться, подрулишь если что, или в линию вытянешь, поди плохо? А я тебе казённой соляры налью — полный бак сейчас и потом ещё, когда поистратишься. Идёт?
Мне при
