сумок.
— Угу, — вздохнула она, не открывая глаз и обнимая себя крыльями. Мокрая одежда холодила тело, а под крыльями было как под одеялом — па́рко и тепло.
— Сейчас будем есть.
— Угу.
— И спать. Только нужно снять сумки, Алина.
Она подняла руки, не открывая глаз, потянула один из ремней вверх — и он выскользнул из пальцев. Пробормотала что-то недовольное и снова попыталась. Безуспешно.
Макс пока распаковывал свою поклажу — сумка-одеяло изнутри была сухой, и запасная сорочка, как и остальные вещи, осталась нетронутой дождем. Выложил на пол мешок с сухарями и мясом, поставил рядом флягу, расстелил одеяло и перевел взгляд на принцессу. Она так и не сумела снять сумки и теперь сидела у стенки на корточках, откинув голову и устало наблюдая за ним. Снаружи по папоротнику лупил ливень, еще, кажется, усилившись.
— Будете так спать? — проговорил Тротт, направляясь к ней.
— Угу, — снова пробурчала она, с трудом хватаясь за протянутую руку и вставая. Смирно подняла руки, подождала, пока он снимет с нее поклажу, и со стоном потянулась, поморщившись.
— Можете пожаловаться, — предложил Макс, отодвигаясь.
— Не буду, — грустно ответила принцесса. И душераздирающе вздохнула.
— Тогда переодевайтесь в сухое, — он кивнул на ее поклажу и сам потянул с себя сорочку. — Если, конечно, вы не хотите сделать мой сон невыносимым, прижимаясь ко мне в мокрой одежде.
Она недоуменно взглянула на него — и вдруг засмеялась, наблюдая мерцающими глазами за тем, как он раздевается. И он улыбнулся в ответ на этот искренний, живой смех.
Затем, переодевшись, они ели грибы, и мясо, и сухари, и Макс даже рискнул развести в котелке огонь и нагреть в хитиновой миске воды, чтобы Алина согрелась. Дождь все не прекращался, но от крохотного огонька в этом странном убежище стало тепло и уютно, и принцесса завороженно смотрела на него, пока он не погас. А Макс смотрел на нее — на лицо в красноватых бликах пламени, на пальцы ног, которые она то и дело поджимала, на руки, которыми она за края держала горячую миску с водой, на мокрые совершенные губы, на края сухой сорочки, едва прикрывающей бедра и колени, — и то и дело заставлял себя отвести взгляд. Потому что снова натыкался на это ее задумчивое и решительное выражение в глазах.
Брачный браслет на запястье покалывал холодом и ощущался так естественно, будто всегда там был.
Принцесса первой забралась под одеяло и затихла там, выжидательно поглядывая на Макса. И он подошел, тоже лег — отвернувшись от нее.
— Лорд Макс? — напряженным шепотом позвала она из-за его спины.
— Спите, ваше высочество, — сухо проговорил он. — Что бы вы там ни придумали себе, спите.
Она снова затихла, задышала тяжело. Завозилась. Отвернулась. Снова повернулась к нему. Еще раз отвернулась. Что-то прошептала. И опять затихла, тяжело дыша.
Так она долго металась и собиралась с духом — Тротт уже почти задремал, когда девичья ладонь осторожно легла ему на плечо. Пальцы пробежались вниз по руке, к брачному браслету, и замерли.
И Макс тоже замер, открывая глаза. От простого ее движения тело сразу бросило в жар — и все он ощутил: как она прижимается, льнет сзади, как неловко обнимает горячей рукой за талию, скользит по коже, забираясь под сорочку, касаясь живота под пупком.
Он не хотел реагировать — но тело отреагировало. Дрожью мышц, по которым робкой обжигающей лаской проходили пальцы столь желанной ему девушки, трепетом крыльев, сорвавшимся дыханием, мгновенным диким возбуждением.
Принцесса с тихим бормотанием «боги, я вообще не знаю, что делать», потянулась вверх, скользнув грудью по его спине и крыльям, — и Макс почувствовал ее мягкие, нежные губы на шее. Она пробовала его неуверенно, отрываясь и нервно вздыхая, невольно и едва заметно двигая ладонью по его животу, когда прижималась снова, — а он, замерев, смотрел в темноту, не имея сил ее остановить и с ума сходя от невинных, неловких этих движений, которые добавляли остроты происходящему.
Никогда еще с ним не происходило ничего более возбуждающего.
Алина поводила ртом туда-сюда по его плечу, опаляя кожу. Погладила живот и запустила пальцы второй руки в подкрылок, в мягкий и чувствительный пух. Макс едва не застонал — дыхание, уже рваное, зачастило, тело закаменело от попыток отстраниться, не реагировать.
Было бы проще, не знай он уже, какая она. Не помни до малейших деталей ощущение ее нежной кожи под ладонями, сладость ее губ, вкус ее и то, как она вздыхала в ответ на его поцелуи.
И как плакала потом.
Он мог бы нагрубить ей так, чтобы она больше даже не посмотрела в его сторону. Мог прервать все это одним издевательским замечанием или насмешкой. Мог повернуться и спокойно, ровно, равнодушно повторить все уже сказанное — и это было бы обиднее насмешки.
Но он не хотел больше делать ей больно. И не стал — даже ради нужной цели.
Возможно, это было трусостью. Пониманием, что стоит повернуться — и он не устоит. И поэтому Тротт сдерживался, даже когда она, осмелев, приподнявшись и касаясь его уха губами, настойчиво и упрямо звала шепотом — а ему казалось, что он прямо сейчас взорвется, так сладки были ее застенчивые поцелуи и слова:
— Лорд Макс, лорд Ма-а-акс, лорд Макс!
А потом снова целовала в шею, и ухо, и щеку под звуки шумного дождя. И гладила неловко под сорочкой, то и дело замирая и отнимая руку. И вздыхала тяжело.
— Я з-знаю, что вы не спите, — несчастным голосом бормотала она, нервно сплетая свои пальцы с его пальцами и прижимаясь сзади. — Я слышу! Вы сами говорили, что у спящего совсем другое дыхание. Ну помогите же мне… мне и так ужасно страшно… — И тут же сердито: — Немедленно п-повернитесь и исполните свой супружеский долг, лорд Тротт!
Он улыбался в темноту и ее напору, и категоричности. Безумно желал повернуться. И не отвечал.
И когда она, снова затихнув, вдруг уткнулась ему в плечо мокрым лицом и беззвучно заплакала, он тоже не пошевелился. Хотя и чувствовал себя опять настоящим скотом.
Алина
Принцесса, засыпая, отодвинулась, отвернулась от спутника, чувствуя себя одинокой и бессильной. Сжалась, прикрывшись крылом и сердито моргая в темноту, — и даже в дреме, уже уплывая в сон, продолжала обижаться и переживать, и надувать губы, периодически вздрагивая, просыпаясь от этого и снова задремывая под шум дождя. Но усталость взяла свое, и она провалилась в зябкий сон, четко зная, что нужно куда-то бежать, что-то срочно доказывать, спасать, убеждать, иначе будет поздно, — и бежала, и
