молодую девушку в белом платье и кофейном кардигане. Она стояла напротив меня, сложив руки на груди, и с укором качала головой. «Кончай лгать моей матери, мерзавка. И убирайся прочь из моего дома», — шипела на меня Аделайн.
Выбравшись из мрачного тумана, окутавшего мои мысли, я тепло улыбнулась Зоэ и крепче сжала кисти её сухих рук.
— Я очень сожалею о вашей потере, мадам. Но я искренне верю, что она оберегает вас с небес, что ей больно видеть, как вы страдаете.
Зоэ смахнула слёзы, часто закивав, и жестом кивнула в сторону дивана в гостиной. Я недоуменно уставилась на неё, затем на Реми, ища подсказки, и только через мгновение вспомнила — она собиралась обработать мою рану. Безобразно хромая, я прошла вслед за хозяйкой через невысокую арку и присела на самый край дивана. Она улыбнулась, помогая мне удобно вытянуть ногу, а затем ушла на кухню. Оттуда, опершись о деревянный косяк, за мной наблюдал Реми. Я вопросительно выгнула бровь.
— И как тебя угораздило, милая? — захлопотала Зоэ, вернувшаяся из кухни с небольшой шкатулкой в руках. Она села рядом и принялась осматривать мою ступню. — Рана неглубокая. Вот и славно.
Зоэ достала из шкатулки пузырёк с какой-то настойкой, бинты и еще один пузырёк с прозрачной жидкостью, и принялась методично колдовать над моей ногой. Я то шипела от боли, то фыркала, но больше не издавала ни звука. Расспрашивать Зоэ о смерти её дочери было бы кощунством, да и разговоры о смерти не вызывали у меня ничего, кроме колючих мурашек и нервной дрожи. И пусть я относилась к этому событию философски, в конце концов, она неизбежна, мне не хотелось думать о том, что жизнь, эта замечательная и ужасная жизнь, однажды может просто оборваться. И слушать, как трагично она обрывается у других. Конечно, можно было бы попытаться выпытать у неё хотя бы самые ничтожные крохи информации о Реми, но тот стоял всего в паре ярдов от нас и сверлил меня взглядом, от которого мурашки расползались по всему моему телу. Вдобавок ко всему, Зоэ могла потребовать ответных откровений, а такого удара наш карточный домик из сплошной лжи просто не выдержал бы. Да и тишина между нами выдалась отнюдь не неловкой — хозяйка была полностью погружена в свои мысли. Наверное, не последнюю роль в этом сыграл мой выход в наряде её покойной дочери.
Когда с болезненной и в то же время исцеляющей процедурой было покончено, я с искренней улыбкой поблагодарила Зоэ. Мы вернулись на кухню — передвигаться было по-прежнему больно, но уже достаточно терпимо, чтобы не просить помощи у этого брюзги — и сели за стол. Через пару мгновений тарелка с ароматным мясом и дольками запечённого картофеля оказалась на столе, и я с трудом сдержалась, чтобы яростно не наброситься на еду. Взгляд поблуждал по столу в поисках сладкого и, не найдя ничего кроме хлеба, вернулся к содержимому тарелки. Мы приступили к обеду в полной тишине. Смакуя каждый кусочек и медленно умирая от гастрономического блаженства, я старалась даже глаз на Реми не поднимать. Почему-то, даже сидя напротив меня на достаточном расстоянии, я чувствовала исходящую от него негативную энергию. Наверное, если бы мы встретились взглядами, он бы меня испепелил.
— Реми, — позвала Зоэ, оторвавшись от приёма пищи. — Сынок, а что это за саквояж у стула твоего лежит? Когда ты сказал, что отвезешь Лоретт к мужу, я думала, ты вернёшься сюда. Разве нет?
Вилка негромко лязгнула по тарелке. Я уставилась на Реми — его тяжёлый взгляд был полон самых противоречивых чувств. Очевидно, лгать этой чудной женщине в отличие от меня ему давалось с трудом — как моральным, так и физическим.
В этот момент что-то мягкое и тёплое, как пушистая шаль Морны, коснулось моей ноги. Я опустила взгляд, заметив Абрикоса — кота Зоэ. Он терся об меня и блаженно мурчал, а я, заворожённая его яркой рыжей шерстью, совсем потеряла нить разговора. Любопытно, откуда он взялся? Когда Зоэ залечивала мою рану, в гостиной его не было. Ох уж эти кошки! Вольны бродить, где им вздумается! Мне бы так…
— Я подумал, что было бы неплохо остаться на время в Марселе. Побродить… побродить по местам своей юности. Верно, Лоретт?
Подняв голову, я растерянно взглянула на Реми и кивнула. Ещё бы знать, о чём они говорили! Зоэ поглядела на меня с сочувствием.
— Ты, наверное, ужасно истосковалась по мужу? Помню, как мой дорогой Поль уходил на фронт… я часами стояла вон у этого окна, — она кивнула в сторону маленького окошка у раковины. — И ждала, ждала… Но я понимаю тебя, милая, родители — дело святое. Какая трагедия, боже правый, какая трагедия! Но бог послал тебе эти испытания, значит, судьба тебя больше обидеть не посмеет. Да и Реми тебя в обиду не даст, с ним точно бояться нечего. Хотя ты и сама это знаешь получше меня.
Мы с ним встретились взглядами, и я поджала губы, пытаясь не скривить их в презрительной усмешке. Ну, конечно. Нечего. Кроме него самого. Он же для меня — дремучий тёмный лес. И я осознанно иду в эти дебри, правда, он ещё не знает, что я здесь далеко не Красная Шапочка и даже не Серый волк. Я дровосек. И бояться надо ему.
— Я тут с ним, как за каменной стеной, — продолжила Зоэ. — Когда Фабрис наклюкается, знаешь, порой и страшно становится, родного сына страшусь, вот как. А потом вспомню, что Реми тут, и как камень с плеч спадает. Уж Реми-то ему спуску не даст. А я даже от дремоты отойти не успею, как этот поганец, мой сынок, перестанет буянить.
— Ну, кончай меня нахваливать попусту, — смутился Реми.
Я усмехнулась, подперев голову рукой и чувствуя приятную сытость впервые за долгое время, даже несмотря на то, что с тарелки на меня с укором смотрела ещё половина порции. После стольких дней практически голода сейчас набивать желудок было опасно, как бы мне этого ни хотелось.
— А что? Правду же говорю! Скажи, Лоретт, правду ведь?
— Конечно, — неискренне улыбнулась я.
Молния, которую метнул в меня Реми, казалось, осталась незамеченной Зоэ. Она продолжила лепетать, уже вставая из-за стола:
— Лоретт, милая, ну что же ты ничего не съела? Расскажи мне что-нибудь о себе! Вы давно с Реми-то знакомы? Ах, я нисколько не удивлена, что он спас тебя от пожара, нисколько! В своё время он и меня спас, он как сын для меня.
