Он со мной не согласился и тихо засмеялся.
— Разве можно смеяться над ранеными? — попыталась воззвать к его совести.
— Не смешно, Варвара, стремиться на тот свет. Ну, скажите, зачем вы ходили к оленям после захода солнца? До утра подождать было нельзя?
Без упреков произнес, спокойно, рассудительно, только чувствую себя нашкодившим ребенком.
— Это был вопрос чрезвычайной важности, — пробормотала под нос.
— Получили ответ?
Олени ведь не рассказали ему? Они же не могли так со мной поступить. Ребята не самые благородные, но доносить Морозу…
— Не тот, на который рассчитывала, — осторожность в словах не услышал бы только глухой.
Казалось, ректор не придал значения.
Почему я опять беспомощна перед ним? Сначала проклятье, теперь... а что это вообще было? И долго будет продолжаться? Пока меня не убьют?
— Мороз Морозович, — голос предательски дрогнул, — кто на меня напал?
— Я выясняю, — спокойствие, с которым он говорил, должно было успокоить.
А я не успокоилась! Сколько ж можно издеваться надо мной?
— Знаете, та женщина, что напала на меня, сказала: "И что он в тебе нашел?", — унять дрожь в голосе не получилось. — Это ведь из-за вас, да?
Скатилась до шепота, боясь собственных слов.
Как невовремя я во всех деталях снова увидела его лицо... Бесстрастное, только глаза выдают напряжение и много-много разных эмоций.
Чувства давно стянулись в тугой узел, кажется еще немного и он не выдержит.
— Не исключаю такого варианта.
И он спокойно об этом говорит? Да если бы меня не считали его любовницей, никто и не подумал меня проклинать и убивать!
Я не просила к себе повышенного внимания, не бегала перед ним с плакатом "я вся ваша". Так почему все шишки мне?
И ведь высказать ничего не могу, в его власти отчислить меня без объяснений.
Что мне остается? Ждать, когда добьют?
Обида захлестнула с головой.
Получается я не виновата, но страдаю. Это несправедливо.
Не заметила, как слезы заскользили по щекам.
Отвернулась под взглядом проницательных голубых глаз. Последнее, что я хочу — показывать свою слабость. А он, как порядочный ректор, мог бы уйти и дать мне прийти в себя.
Матрас за спиной прогнулся. Вздрогнула от неожиданности и замерла, когда прохладные пальцы коснулись лба и отвели упавшую на нос прядь волос.
— Посмотрите на меня, Варвара, — попросил мягко, не настаивая и не принуждая.
— Тогда я буду слабой в ваших глазах, — говорила шепотом, чтобы скрыть подрагивающий голос.
Почему он не может просто уйти? Где ходит Авдотья Петровна с обещанным чаем? Почему никто до сих пор сюда не зашел с воплем "девушке нужен покой!"?
Больше всего на свете я боюсь, что мою слабость увидят. Поймут, что за уверенной в себе Варварой Липовой скрывается маленькая Варя, до сих пор не нашедшая в себе сил простить родителей, бабушку и недонаставника. И теперь малышка Варя хочет вдоволь наревется, чтобы снова надолго замолкнуть.
— Сила женщины в ее слабости, — от его чувственного голоса по спине пробежали мурашки. — Посмотри на меня, пожалуйста.
Как можно ему отказать? Ни одна девушка не устоит перед голосом Мороза. Особенно когда так просят.
Подтянулась, села и оказалась слишком близко к ректору. В его льдинках глаз невозможно распознать эмоции. Клубок из них слишком запутан.
Непослушные волосы снова упали на лоб, лишая меня полноценного обзора. Прохладная подушечка пальца скользнула по щеке наверх. Мороз нехитрым движением завел прядь за ухо, не торопясь убирать руку.
— Не бойся своих эмоций.
Простой совет словно повернул ключ и распахнул ворота, освобождая путь обидам, страху, боли, жалости к себе. Слезы неконтролируемым потоком хлынули с новой силой.
Уткнувшись в плечо Мороза, говорила и говорила. Много, несвязно и обо всем.
То, что когда-то тревожило, просилось наружу. Требовало выпустить, отпустить, распрощаться, забыть. И я всецело поддалась на уговоры — рассказывала, сдабривая слезами и всхлипами, ненавидя себя за несдержанность и излишнюю откровенность.
Впрочем, не уверена, что он смог разобрать мой лепет.
О первой вспышке силы, отвращении во взгляде отца, о мальчике из соседнего дома, швыряющегося в меня камнями просто потому что хочется. О школьной подруге, которая предала мою тайну и всем рассказала что я волшебница, а все сочли меня сумасшедшей. Что старшеклассник, который мне нравился, рассмеялся мне в лицо, когда узнал о моей симпатии.
Все смешалось в один поток и осталось мокрым пятном на синей рубашке ректора. Стало стыдно. С каждой минутой все больше.
Не могла решиться оторваться от теплого плеча. Страшнее всего увидеть в его глазах укор. Мол, "что вы устроили, Липова? Я проявил учтивость, а вы вывалили на меня тонну детских обид".
Так увлеклась и не заметила успокаивающие поглаживания прохладной ладони по спине.
Всевышний, как же стыдно...
— Простите, пожалуйста, — прошептала, не в силах поднять взгляд. — Я поддалась эмоциям...
Длинные пальцы подцепили подбородок, настойчиво приподнимая вверх. Мягкие теплые губы накрыли мои. Оторопела, совершенно сбитая с толку. Тысячи невидимых иголочек прошили тело. Не успела разобраться в новых ощущениях, как Мороз отстранился.
— Я тоже, — выдал он предельно странное.
Мысли наотрез отказались облегчить осознание.
— Что? — кажется, у меня совсем бестолковый вид.
— Поддался эмоциям, — пояснил ректор с хитрой полуулыбкой. — Будем извиняться по очереди или одновременно?
— Э-э... я...
Так, стоп. Надо собраться. Вести диалог с затуманенной головой плохая идея.
— Чувство юмора сломалось, — выдохнула, загипнотизированная проницательным взглядом.
— Жаль, — Мороз притворно вздохнул. — Придется починить, иначе отчислю.
И так улыбнулся, что сразу поняла — не отчислит. Хотя лучше бы отчислил...
Первая волна осознания — страх.
Он поцеловал меня!
Твою шишку... поцеловал!
Вторая волна — паника.
Что делать? Как теперь избежать неловкостей?
Третья волна — отчаяние.
— Так, вас снова что-то напугало? — с отстраненным ректорским спокойствием мое лицо дотошно рассматривали.
То есть я должна объяснить? Нет, пожалуйста, только не это. В другой раз, в другое время, в другой жизни, в конце концов!
