дни в ОСС.[38] Хорошо, рискну.
– Отлично, – сказал Кинтайр. – Тогда слушайте меня.
– Вам лучше объяснить…
Кинтайр уже прошел в ванную и посмотрел на лежащего на полу человека. У О’Хирна длинный нос и маленький подбородок.
– Кто вас нанял, Джимми? – спросил Кинтайр.
Тот посмотрел на него с ненавистью.
– Крутой? – сказал О’Хирн. – Большая сделка!
– Я спросил, кто вас нанял, – повторил Кинтайр.
Он увидел страх в глазах.
– Послушайте, я ничего не знаю, – сказал О’Хирн. – И если я скажу что-нибудь, хоть что, они все равно узнают.
– И убьют тебя. Я слышал такое и раньше. – Кинтайр пожал плечами. – Тебе придется сказать. Подумай об этом, пока я готовлюсь.
Он вывел Ямамуру во двор и провел к дому.
– Хозяин оставил мне ключи, просто на всякий случай, – сказал он. – Найдем звуконепроницаемое помещение.
– Эй! – Ямамура остановился. – Я говорил, никакого телесного вреда.
– У меня нет такого намерения. – Кинтайр провел его в дом, потом спустился в подвал. – Используем игровую комнату. Там есть бильярдный стол, к которому его можно привязать. Процесс действует верней, когда испытуемый лежит на спине. Ну, тело может немного затечь на твердой поверхности.
Ямамура схватил его за плечо.
– О чем вы говорите? – спросил он.
– Сейчас только начинают изучать воздействие на человека ограничения сенсорного стимулирования. Мой друг Левинсон с факультета психологии рассказывал мне о недавних экспериментах. Добровольцы, образованные, умеющие контролировать себя люди, знающие, что они в любой момент могут прервать эксперимент – ничего из этого не относится к О’Хирну, – долго не выдерживали. Начинались галлюцинации. Конечно, потом нам придется убирать кое-какие массы.
– Я вас верно понял?
– Полагаю, да. Единственное, что мы сделаем с О’Хирном, – положим его на спину с завязанными глазами.
* * *
Нужно было оставаться за дверью и наблюдать. Кинтайр стал первым, хотя не думал, что реакция возникнет быстро. (С другой стороны, час может показаться бесконечным, когда лежишь один в беззвучной темной комнате, не способный даже пошевелиться.) Он подтянул стул и открыл книгу, но читать не стал. И не слушал вызывающие непристойности, которые еле слышно доносились из-за двери. В основном он молча сидел в полусне.
Коринна, думал он. И позже: Я впадаю в детство. Это ничего не значит. Просто я слишком долго соблюдал обет безбрачия, а она случайно нажала во мне на несколько кнопок. Это не может долго продолжаться – учитывая разницу только в религии… И ей будет больно.
Откуда мне знать, что это будет продолжаться долго, даже после алтаря? (Если мы зайдем так далеко, должно продолжаться долго.)
Не знаю. Наверно, я трус, что не пытаюсь понять сейчас.
Потом снова много времени спустя.
Во всяком случае нельзя торопиться. Нам обоим нужно продвигаться медленно, ее утрата еще слишком свежа. У меня будет достаточно времени, чтобы отступить, прежде чем удовольствие от ее присутствия не станет мне просто необходимо.
Потом снова:
Но зачем мне отступать?
Первые серые лучи показались над холмами, когда, зевая, появился Ямамура. О’Хирн какое-то время молчал, он лежал и тяжело дышал.
– Решили дело? – спросил Ямамура. – Нет? Ну, хорошо, идите и позвольте заняться этим профессионалу.
Кинтайр вышел во двор. Где-то поблизости сонно щебетала птица. Он вошел в коттедж и посмотрел на Гвидо. Все еще спит. Лицо во сне стало невинным, много лет отброшено, в постели лежал ангел Делла Роббиа.[39] Кинтайр вздохнул, сбросил обувь и вытянулся на диване в гостиной. И почти сразу погрузился во тьму.
16
Раз прозвонил телефон. Кинтайр повернулся, отключил его и снова уснул. Было чуть позже шести, когда его затрясли. Он выбрался через много серых слоев. И услышал издалека:
– Джимми сломался. Куски по всей квартире. Что вы за дьявол, мой друг?
Кинтайр сел, чувствуя, что он в поту. Ямамура дал ему зажженную сигарету, и он несколько раз затянулся.
– Ну, хорошо, – сказал он.
Лучи раннего солнца и шум утреннего движения окончательно разбудили его, когда он вышел из коттеджа, и он с ясной головой посмотрел на дрожащее существо на столе для бильярда и сказал:
– Я сниму с глаз повязку, когда ты все расскажешь, но не раньше.
– Отпустите меня, отпустите меня, дайте мне видеть! – плакал О’Хирн.
– Заткнись, или я оставлю тебя еще на день или два, – сказал Кинтайр.
О’Хирн задрожал и заставил себя почти молчать.
– Ты помогал убивать Брюса Ломбарди? – спросил Кинтайр.
– Нет. – Хрипящий плач. – Я был там. Но остальные, Силенио и Ларкин, они это сделали. Я его не трогал. Выпустите меня отсюда!
– Заткнись, сказал я! – Кинтайр глубоко затянулся. – Подозреваю, что ты лжешь о своей роли, – продолжал он, – но сейчас это неважно, если ты правдиво ответишь на следующий вопрос. Кто вас нанял?
– Не знаю!
– Прощай, – сказал Кинтайр.
– Не знаю! Мне не говорили! Силенио знает! Я нет! Я только работал на Джо Силенио! Спросите его!
Ямамура, выглядящий так, словно его вот-вот вырвет, сказал:
– Вероятно, это правда, Боб. Наш главарь позвонил в Чикаго Силенио, и тот взял пару помощников. Чем меньше они знают, тем лучше. Силенио получает у главаря деньги и сам расплачивается с остальными.
Кинтайр простонал:
– И мы поймали одного из этих тупиц! Что ж, посмотрим, что еще можно узнать.
О’Хирн говорил жесткими фразами, как автомат. Его воля, никогда не бывшая сильной, оказалась сломленной. Он отвечал на вопросы, не пытаясь ничего скрыть, но отвечал как робот.
Силенио связался с ним и Ларкином во вторник на прошлой неделе. Очень хорошо оплачиваемая работа, десять тысяч долларов по завершении первого задания и по сто долларов в день в ожидании второго задания. («Нет, не знаю, не знаю, кто еще нам был нужен».) В тот же вечер они втроем улетели в Сан-Франциско. В промежутке, в среду и в четверг, Силенио совещался с тем, кто их нанял, а Ларкин и О’Хирн искали подходящий дом. В пятницу они сняли дом в бедном пригороде на юге, и каждый из них купил по хорошей подержанной машине. Тем временем в четверг вечером Ларкин и О’Хирн избавились от Гвидо. Это было сделано по приказу Силенио, полученному, очевидно, от босса. Босс сам сделал так, что Брюс пришел в этот дом; позвонил ему по телефону и рассказал какую-то правдоподобную историю. Они очень просто взяли Брюса, связали его под угрозой пистолета. Силенио допрашивал его. Брюс от гнева был упрям – Кинтайр знал, каким упрямым он может быть, и допрос занял несколько часов; даже после этого они для уверенности еще немного его пытали. Наконец, перерезали ему горло над ванной, одели в старую
