разработки единого экономического плана. Но партийные лидеры, повязанные необходимостью проведения нэпа и возрождения сельского хозяйства, оставались весьма пассивными. Начиная с 1920 года и далее самыми активными поборниками планирования были Троцкий и другие, кто выступал против официальной линии. Планирование рассматривалось главным образом как политика развития промышленности с отдаленными и неясными последствиями для сельского хозяйства, а его практическое применение означало все большее вторжение в рыночную экономику. В таких условиях дело продвигалось медленно. Для отдельных отраслей хозяйства, в том числе сельского, планы составлялись соответствующими ведомствами. Но они, в отличие от плана ГОЭЛРО, не пользовались популярностью. Кроме того, не делалось никаких попыток как-то скоординировать их. Летом 1924 года председатель Госплана пожаловался, что прошло уже три года с момента создания комитета, но «единый экономический план» все еще не разработан.
Вопрос о всестороннем планировании не был обойден вниманием критиков. Планирование обсуждалось в принципе, но его практические аспекты так и оставались неисследованными. Плановая экономика была новой и неизвестной концепцией, она отрицала традиционные правила рыночной экономики, используя неведомые ранее доводы. Адепты плана столкнулись с неоспоримыми аргументами из сокровищницы классической экономики. Промышленность СССР, в особенности тяжелая, была неэффективной и отличалась высокими издержками; сельское хозяйство с его неограниченными трудовыми ресурсами давало относительно дешевую продукцию. Максимальную отдачу от капиталовложений можно было получить в сельском хозяйстве, создавая излишки сельскохозяйственной продукции для экспорта и таким образом финансируя импорт промышленных товаров, в том числе средств производства, необходимых для развития промышленности. Даже в области промышленного производства в стране, подобной СССР, где капитал был незначительным, а неквалифицированная рабочая сила — в изобилии, логично было бы отдать предпочтение развитию отраслей промышленности, производящих товары широкого потребления и требующих бо́льших затрат труда, а не производству средств производства, которое требовало значительных вложений. Но политика приоритетного развития сельского хозяйства и легкой промышленности, как бы созвучна она ни была традиционному экономическому анализу и принципам нэпа, полностью противоречила стремлениям сторонников плановой экономики ускорить превращение СССР в современную промышленную страну, не уступающую развитым странам Запада. Доводы этих людей были скорее политического свойства, нежели экономического, или, может быть, относились к новой и неизведанной области «экономики развития». Им изо всей силы настойчиво сопротивлялась, сознательно или несознательно, большая группа экономистов старой школы.
Меры по вмешательству государства в экономику, которые стали первыми шагами на пути всеобъемлющего планирования, были вызваны кризисом «ножниц» цен, разразившимся осенью 1923 года и обнажившим несовершенства нэпа. Огромные колебания цен нарушили нормальные отношения между городом и деревней; затормозилось развитие тяжелой промышленности; неуклонно росла безработица. В конце 1923 года был введен контроль цен. В январе 1924 года партийная конференция, где раздавались призывы к возрождению металлургической промышленности, может быть, следуя подсознательному ходу мыслей, поручила Госплану «разработать генеральный перспективный план экономического развития СССР на несколько лет (пять или десять)».
Но сторонники планирования, хотя и получали поддержку со стороны ВСНХ, стоявшего на страже интересов промышленности, все еще сталкивались с мощной оппозицией со стороны Наркомзема и Наркомфина, которые бдительно следили за неприкосновенностью рыночной экономики и ортодоксальной точки зрения на финансирование; и только на следующий год дело удалось сдвинуть с мертвой точки. В августе 1925 года Госплан опубликовал контрольные цифры развития государственной экономики (главным образом предварительные подсчеты) на следующий год начиная с 1 октября 1925 г. Это были лишь самые общие цифры; вместе с объяснениями и комментариями брошюра составляла не более сотни страниц, они дышали полным решимости оптимизмом, который по-прежнему вдохновлял авторов. Контрольные цифры не были обязательными: экономическим отделам предприятий просто предлагалось учитывать их при составлении планов и программ. Скептики утверждали, что эти цифры абсолютно не соответствуют действительности. Народный комиссар финансов Сокольников назвал предложения увеличить эмиссию денег для финансирования этого плана «формулой инфляции»; Наркомзем критиковал чрезмерное внимание, уделяемое промышленности. Из всех партийных руководителей только Троцкий с энтузиазмом приветствовал «сухие статистические колонки» как «великолепную историческую музыку растущего социализма». Другие руководители отнеслись к ним в лучшем случае с вежливым безразличием. Неудачи хлебозаготовительной кампании 1925 года несколько умерили пыл составителей плана и отчасти свели на нет их работу.
В этих обстоятельствах было неудивительно, что на важнейшем, XIV съезде партии в декабре 1925 года, который закончился поражением Каменева и Зиновьева, контрольные цифры не обсуждались и о планировании почти не говорилось. Тем не менее этот съезд был поворотным. Существенно, что Сталин выступил с критикой Сокольникова как главного защитника идеи аграрного развития страны, зависящей от ввоза промышленных товаров из-за границы. Сокрушив Зиновьева и Каменева, съезд приветствовал намерение Сталина постепенно отойти от крестьянской ориентации нэпа и его далеко идущие планы индустриализации. В резолюции съезда говорилось о необходимости «обеспечить за СССР экономическую самостоятельность… для чего держать курс на развитие производства средств производства и образование резервов для экономического маневрирования». Все это делало планирование обязательным и давало карты в руки Госплану и районным комиссиям по планированию, учрежденным во многих областях страны, что, однако, многие приверженцы нового курса еще до конца не осознали. До этого планы развития отдельных отраслей промышленности и сельского хозяйства составлялись различными соответствующими организациями без какой-либо попытки координации. Теперь планирование господствовало над всей экономикой в целом. Начался новый период.
Вопрос состоял не в том, нужна ли индустриализация, а в том, как ее осуществлять. До 1925 года промышленное производство крайне медленно выбиралось из пропасти, в которую его затащили революция и гражданская война, оно постепенно приближалось к дореволюционному уровню. До этого момента целью было восстановление утерянного или разрушенного. По сравнению с 1914 годом разрыв между СССР и капиталистическими странами, достигшими значительного технического прогресса, весьма увеличился. Советам было крайне нужно новое техническое оснащение как для строительства, так и для промышленности. Теперь, когда можно было двигаться дальше, следовало принять крупномасштабные решения, основанные на общем плане развития всей экономики страны.
На протяжении последних двух лет авторитет и престиж Сталина неуклонно возрастали. В марте 1926 года на I Всесоюзном съезде плановых работников были сформулированы три направления деятельности Госплана: генеральный долгосрочный план, перспективный пятилетний план и ежегодные текущие планы. Месяц спустя Центральный Комитет принял резолюцию по индустриализации, в которой потребовал «укрепления принципа планирования и введения плановой дисциплины». Генеральный план оказался весьма неудачным. Он так и не был завершен, хотя на протяжении некоторого времени мысли о долгосрочных изменениях в экономике еще занимали умы. Но идея пятилетнего плана пришлась сторонникам планирования по душе, она питала их честолюбие и побуждала строить смутные и отдаленные прожекты на необозримое будущее. С другой стороны, было гораздо легче выдавать оптимистические цифры, реализация которых ожидалась
