я вижу.
– Эйса? – Он делает шаг ко мне, и это его вторая ошибка.
Первой было то, что он не узнал меня сразу.
Я налетаю на него и бью, не успеваю распалиться как следует, а этот жалкий хер уже падает. Подскакивают пацаны, а сучка заплечная царапает мне лицо и визжит прямо в ухо.
Я снова его бью. Бью за каждый год одиночества, на которое он меня обрек. Бью за каждый раз, что он звал мою мать шлюхой. За каждый сраный совет. Я колочу папашу до тех пор, пока кулаки не покрываются кровью, из-за которой уже не видно его хари. По ходу дела, я промахнулся и саданул по асфальту. Уж слишком мне больно.
Пацаны наконец оттаскивают меня к тачке. По лицу струится сраная влага. Та, что, по словам папаши, и отличает пиздюка от мужчины.
Да, я про слезы. Я плачу и не могу остановиться. Еще никогда за всю свою сраную жизнь я не ощущал себя таким сильным и одновременно слабым.
Сам не заметил, как оказался на пассажирском сиденье или кто меня усадил, но я со всей дури бью по приборной панели, так что она покрывается трещинами. Кевин срочно мотает с парковки. Спешит убраться, пока не налетела охрана.
Джон сзади хватает меня за руки и пытается остановить. Вот дебил, думает, что удержит. Я вырываюсь и снова бью по приборной панели. Буду бить, пока руки не онемеют или пока эта срань не перестанет вытекать из глаз.
Я не стану таким, как он. Не стану я, блядь, жалким уебком.
Надо забыться.
– Есть че? Дайте мне че-нить! – кричу я своим.
Дергаю себя за волосы, бью в окно.
– Дышать, сука, нечем!
Кевин опускает стекло, но толку – ноль.
– Дайте че-нить! – ору я. Оборачиваюсь и тянусь к Джону, а этот мудак вскидывает ногу, прикрывается. – Подорвался!
– Все в багажнике! – кричит он в ответ. – Господи, Кевин! Тормозни, надо его, к хуям, успокоить!
Я снова принимаюсь лупить по панели. Джон успевает сбегать наружу и вернуться в салон.
– Ща, пару сек, – говорит.
Врет, сука. Секунд десять проходит, прежде чем он дает мне баян. Я зубами срываю с иглы колпачок и загоняю по вене.
Откидываюсь на спинку сиденья.
– Валяй, – велю Кевину.
Закрываю глаза. Чувствую, что машина трогается с места.
Я не такой, как отец.
И не все бабы шлюхи. Слоун – не шлюха.
– Она героин, – шепчу я.
Глава тридцать вторая
Картер
– Чего бы ты съела? – спрашиваю Слоун.
На обратном пути она попросила меня сесть за руль, и последние пять миль я высматриваю какой-нибудь рестик.
– Все равно. Сойдет любая кухня, кроме греческой.
– Не нравится греческая кухня?
Слоун пожимает плечами.
– Нравится, просто я голодная, а ближайший греческий ресторан только в соседнем городе. Если бы ты захотел греческой кухни, мне пришлось бы ждать слишком долго.
Я смеюсь. Все-таки Слоун чертовски восхитительна. Я хочу взять ее за руку, когда мне приходит сообщение. Я бы не стал читать его за рулем, тем более рядом со Слоун, но Далтон обещал предупредить, если они поедут домой раньше времени.
И уж конечно, пишет он.
Далтон: «Пора вам назад. Эйса совсем плохой».
Твою мать. Неужели мое проклятие с пожеланием смерти сработало?
Я: «Вы что, парни, в аварию попали?»
Далтон: «Нет. Просто он отфигачил родного папашу и теперь у него нехуевый такой нервный срыв».
Далтон: «Все бормочет, что Слоун лучше быть дома к его возвращению. Чувак, таким дурным я Эйсу еще не видел».
Удаляю сообщения и кладу телефон назад в подстаканник. Крепче сжимаю в руках руль.
– Ты уж прости, но остановиться и поесть мы не сможем. Далтон говорит, что у Эйсы был срыв и они едут домой.
– Срыв? – эхом повторяет Слоун.
– Да, он что-то с отцом сделал… Отметелил его в казино, наверное.
Слоун отводит взгляд в сторону.
– Так его отец жив?
Я бросаю на нее удивленный взгляд. Эйса не говорил ей, что его отца посадили за убийство? С другой стороны, такие детали биографии своим девушкам обычно не раскрывают.
– Слушай, Эйса ведь не знает, что ты со мной, – говорит Слоун. – Нам необязательно возвращаться до его приезда. Я есть хочу.
Мне самому не хочется настаивать на возвращении в притон, от которого ей следует держаться как можно дальше.
– Далтон говорит, что Эйса очень надеется застать тебя дома. Видать, ему совсем башню сорвало.
Слоун вздыхает:
– Плевать. Кстати, откуда Далтон узнал, что ты со мной? Я ему не доверяю. И Джону тоже, и Кевину.
– Насчет Далтона не волнуйся. Я бы ему жизнь доверил. – Я кладу ее руку себе на колено. – Доеду до места, где оставил тачку, и выйду, буду в доме позднее. Одновременно нам лучше не возвращаться.
Слоун кивает и больше не произносит ни слова. Нас обоих страшит грядущее, встреча лицом к лицу с Эйсой, который слетел с катушек. Он и в добром-то расположении духа не подарок, а о том, что ждет Слоун сегодня ночью, я даже думать не хочу.
Подъехав к своей машине, я озираюсь, проверяя, нет ли кого поблизости. Утром я оставил тачку в паре миль от дома Слоун и остаток расстояния прошел пешком.
Прежде чем выбраться из салона, я притягиваю Слоун к себе и целую. Она целует меня в ответ и печально вздыхает. Ей как будто надоело прощаться вот так.
– У меня странное чувство: стоит нам сблизиться на шаг, как мы тут же отдаляемся друг от друга на десять, – говорит она.
Я убираю упавший ей на лоб локон волос.
– Значит, надо делать шаги навстречу пошире.
Она натянуто улыбается.
– Очень жаль, что, когда ты приедешь сегодня, поболтать не удастся. Хотелось бы еще раз тебя обнять.
Я целую ее в лоб.
– И мне жаль. Надо придумать незаметный условный знак, обозначающий, что надо поговорить.
– Например?
Я провожу большим пальцем по нижней губе.
– Это мой, – объясняю.
Слоун морщит носик, пытаясь что-нибудь придумать.
– Накрути локон на палец, – предлагаю. – Мне нравится, когда ты так делаешь.
Слоун улыбается.
– Ладно. Если я так сделаю, то знай, что мне охота с тобой уединиться, – накручивает она волосы на палец.
Я целую ее и усилием воли заставляю себя выйти из машины. Жду, когда Слоун уедет, и набираю ответ Далтону:
«До моего приезда не оставляй ее с ним. Я за нее опасаюсь».
Далтон: «Принял. Не знаю, что на него накатило. Он вмазался, продрых минут десять и теперь трещит и трещит.
