мозг — это не про эмоции, а про те самые биологические потребности, запрограммированные в конкретных подкорковых центрах?
• Что-то воспринимается нами как угроза, если соответствующий раздражитель актуализирует наш инстинкт самосохранения.
• Что-то кажется нам сексуально возбуждающим, если включает наш половой инстинкт.
• Что-то кажется нам вкусным только в том случае, если способно утолить наш голод.
Но почему так важно это уточнение — «эмоции», «потребности»?
Потому что это разоблачает языковую игру. Да, нам субъективно кажется, что мы испытываем какие-то эмоции, из чего мы делаем далеко идущие выводы о нашей внутренней, чувственной, эмоциональной и даже духовной жизни.
Но что это, если не иллюзия?
Да, при удовлетворении или фрустрации наших биологических потребностей, генетически и эволюционно обусловленных, нейроны выделяют или одни нейромедиаторы, или другие.
В случае успеха мозг заливает дофамином, серотонином, эндорфинами и т. д., в случае неудачи на авансцену выходят другие катехоламины, индолил ал кил амины, гамма-аминомасляная кислота и т. д.
Но то, что мы что-то чувствуем в этот момент, — это лишь субъективный шум, как грохот от захлопнувшейся двери.
Наличие этого субъективного свидетельства события не следует признавать самостоятельным событием. Это лишь признак основного события. И на самом деле вовсе не такой уж необходимый.
То есть мы, конечно, можем считать себя «глубоко чувствующими» существами, воспевать свои страсти-мордасти в художественных произведениях и народном фольклоре, объясняя таким образом широту и мощь своей «души»…
Однако же у нас просто громче грохочет в голове по сравнению с какой-нибудь рептилией, когда актуализуется та или иная наша потребность. И не по причине нашей «духовности», а просто потому, что соответствующие резонаторы в нашем мозге наросли.
То есть наша лимбическая система, если избавиться от всякой литературщины, — это доставшийся нашему мозгу от природы и до-настроенный в онтогенезе (то есть в нашем жизненном опыте) набор задач, которые тот должен исполнять для обеспечения выживания нашего организма.
Задачи же последнего, если верить Ричарду Докинзу (а не верить ему у нас нет никаких оснований), — сохранение и преумножение генов, использующих наши тела как среду для своего существования.
И да, нам не следует удивляться невероятной сложности и запутанности в организации нашей лимбической системы. Просто представьте, сколько всего должен делать наш мозг для обеспечения своей эволюционной функции в нашем сложном и многообразном мире.
А ещё учтите множество механизмов настройки и регуляции самих потребностей нашего организма и важность соответствующих жизненных опытов, которые мы фиксируем в своей памяти…
Но по сути вся эта сложная система — лишь техническое устройство, машина, запрограммированная на решение определённых задач, — первое «зеркало» из первой пары калейдоскопа нашего мозга.
Вопрос, таким образом, в том, что есть мир, в котором лимбический мозг решает свои задачи.
Понятно, что действительный мир находится по ту сторону мозга, и о том каков он, этот мир, мы узнаем только благодаря тому же мозгу, причём он изготавливает это знание о мире на разных своих уровнях разными способами:
«нижнее» зеркало (лимбическая система) производит какую-то первичную, качественную оценку стимулов — определяет их значение для организма с точки зрения биологического выживания и продолжения рода;
«верхнее» зеркало (корковые структуры) рисует окружающий мозг мир в красках, образах, целых картинах, а также структурирует и описывает его в понятиях, представлениях с точки зрения мировоззрения, имеющего социально-культурное происхождение.
В лимбической системе есть множество генетических и сформированных в опыте настроек, благодаря которым какие-то из средовых сигналов оцениваются ею как «хорошие» (или ценные), а какие-то, напротив, как «плохие» (тоже ценные, но уже по-другому).
Часть этих стимулов, впрочем, вполне нейтральны для нашей лимбической системы — это лишь шум, который надо отделить от сигналов, которые важны для решения мозгом его насущных задач.
Причём в зависимости от актуальности той или иной потребности один и тот же сигнал может приобретать для нашей лимбической системы значимость и терять её.
Если вы сыты, вы и не заметите, возможно, запаха какой-то пищи, но если вы голодны, ситуация меняется…
Допустим, вы давно не ели, и в вашей крови падает уровень глюкозы, желудок, соответственно, тоже пуст.
Получая соответствующую информацию от вашего тела, гипоталамус, конечно, оценит сигналы, исходящие от пищи, — её вид, запах, вкус — как значимые, важные и ценные[14].
Если же мы разрушим вентромедиальную область гипоталамуса у крысы, то она будет вести себя как оголодавшая, несмотря на постоянное переедание и ожирение.
Напротив, при разрушении латеральных областей гипоталамуса эффект будет обратным — животное станет отказываться от еды, даже несмотря на высокую степень истощения.
Кажется, что гипоталамус просто даёт нам прямые команды — мол, голод не тётка, давай ешь, бери больше!
Но нет, он действует опосредованно, влияя через гормональные факторы на работу поджелудочной железы, повышая или понижая выработку инсулина.
В результате глюкозы в крови оказывается больше или меньше, что и определяет в моменте наше пищевое поведение.
Иными словами, разрушение зон лимбической системы, в которых оценивается значимость для нас тех или иных стимулов, приводит к тому, что они теряют для нас свою актуальность. Даже несмотря на то, что они могут быть на самом деле крайне важны для нашего выживания.
В классическом эксперименте, демонстрирующем этот факт, крысе удаляют миндалины (парные образования лимбической системы, отвечающие за обеспечение безопасности животного), и бедолага становится настолько беззаботной, что своей болезненной храбростью может и кошку напугать38.
С другой стороны, даже мир крысы куда сложнее, нежели просто качественная оценка происходящего во внешнем мире с помощью базовых настроек лимбической системы.
Что уж говорить о мозге человека, который и вовсе живёт теперь не столько в мире фактических раздражителей, сколько в мире своих представлений.
Кора сама по себе
Мозг высокообразованного, сведущего человека подобен лавке антиквара, набитой всяким пыльным старьём, где всякая вещь оценена гораздо выше своей настоящей стоимости.
Оскар Уайльд
«Верхний этаж» головного мозга (по Полу Дональду Маклину) и «верхнее»» зеркало (по-нашему) — это, разумеется, кора головного мозга.
Думаю, нет необходимости подробно рассказывать о том, что она собой представляет, но важно понимать, что она конструирует мир, который презентует лимбической системе — «нижнему зеркалу».
Создание мира корой, его корковой модели — многоступенчатый процесс:
• всё начинается в так называемых корковых анализаторах, где происходит формирование образов реальности в разных модальностях (визуальной, аудиальной, тактильной и т. д.);
• далее в «ассоциативных зонах коры» (прежде всего в теменной доле) эти разрозненные образы сводятся в полноценные множественные D-модели окружающего нас мира, где возникает своего рода картина реальности;
• при формировании, а точнее даже при форматировании, последней задействованы и два других аспекта восприятия — социальный и лингвистический (языковой), за которые отвечают
