с хитростью не вышло. Конечно, ветер был в курсе, что горынычи не несут яйца и тем более не сидят на них. Княжич не слишком надеялся, что сработает, но попробовать стоило.
За окном разгорался рассвет, а значит, соображать стоило быстрей. Колдовской уговор должен заключаться день в день — так уж повелось. Если затянуть, то первые лучи солнца освободят Вьюговея от обязательств. То-то он такой невозмутимый стоит, в ус не дует, время тянет.
— Значит, пока малыш Радосвет своих внуков не увидит, — выпалил Лис.
— По рукам, — Вьюговей протянул широкую морщинистую ладонь, княжич пожал её, скрепляя сделку, и солнце взошло. — Надеюсь, ты понимаешь, что царевича мы с братьями теперь будем хранить как зеницу ока, чтобы он до внуков дожил.
— Пусть тогда скажет мне спасибо за невольную услугу.
Ответное рукопожатие старика-ветра было таким крепким, что косточки хрустнули. Лис скривился от боли и вдруг снова почувствовал холод. Не такой ледяной, как прежде, но всё же ощутимый. Сразу захотелось надеть тёплые носки, поплотнее закутаться в одеяло и выпить чего-нибудь горячего.
Вьюговей выпустил его ладонь, а холод не исчез.
— Всегда теперь так будет, — улыбнулся старик, предвосхищая вопрос. — Мёрзни-мёрзни, лисий хвост.
— Это что, месть?
— Месть или благословение — с какой стороны посмотреть. Это метка зимних ветров. Что ты — наш. А когда уговор потеряет силу…
— Вообще-то, он мой, — Смерть, как всегда, заявилась без предупреждения. На этот раз ещё и в истинном обличье.
В её руке сиял серп, провалы глаз горели недобрым огнём, истлевшие пергаментные губы сошлись в тонкую линию. Лис тихонько охнул, в душе бурно радуясь, что гнев Марены направлен не на него.
— Твой-твой, — Вьюговей поднял руки, мол, сдаюсь. — Просто помёрзнет чуток. Будет знать, как ветра за нос водить. За всё надо платить, а за такую силу — в особенности. Да ты и сама это знаешь. Кончится наша служба, кончится и мороз в душе. А парню не повредит охолонуть, горячий он у тебя больно.
— Ты слышал его приказ? Так чего стоишь? Выполняй, — оскалилась Смерть. — Чтоб к завтрему в Дивьем царстве зима настала. И никаких оттепелей!
— Повезло тебе, злой мальчик. Хорошие у тебя помощники, — Вьюговей погрозил княжичу пальцем. — Может, скажешь, кто научил, как Белогривку вызвать, а?
— Не скажу.
— Ну и ладно, сам однажды узнаю. А лошадушку, пожалуй, заберу. Вам её не прокормить, не выпасти — захиреет. Ей чистое небо надобно.
Вьюговей свистнул, и красавица лошадь явилась под окном. Она выглядела немного смущённой, словно извинялась за вчерашнее. Старик похлопал её по шее и с молодецкой лёгкостью вскочил в седло.
— Натворила делов, белогривая? Будем исправлять. Нам с тобой сегодня ещё твоего ночного брата споймать надобно, — он махнул рукой, прощаясь. — Ну, бывай, злой мальчик. И ты бывай, курносая. К завтрему зиму не обещаю, но через три дня — пожалуйте принимать работу. Ох, давненько я мечтал Лету нос утереть!
— Ну и зачем тогда были все эти сложности со скачками и уговорами? — пожал плечами Лис, но Вьюговей уже умчался прочь, и вопрос потонул в свисте ветра.
— Затем, что всё должно быть по правилам, — ответила за него Марена, мигом обретая прежний миловидный облик. Даже серп куда-то спрятала. — Лету он, может, и хотел досадить, а вот идти к тебе в услужение — вряд ли.
— Но я же не собираюсь делать из него ветер-на-побегушках, — удивился Лис. — Всего об одной услуге прошу.
— Ты бы и не смог. Чтобы одолеть силу волшебного перстня, им теперь всё время дуть придётся, не отвлекаясь на прочие занятия.
— Значит, в нашем краю зима суровой не будет? — княжич закутался в душегрейку, но теплее не стало. Вот же удружил, хрыч бородатый!
— Не надейся, — хмыкнула Марена. — Холода на всех хватит.
— Лучше бы не холода, а золота. А ещё лучше — серебра. От него в колдовстве проку больше.
— Пф! Ты говоришь как Горыныч!
Нет, Лис говорил как отец, и это было ещё хуже.
— О чём задумался? — от Смерти не укрылось, как он изменился в лице.
— Да так… — княжич отмахнулся. — Скажи, правда ли ненависть так же сильна, как и любовь? Младший ветерок сказал, если я буду сильно ненавидеть Ратибора, этот гад скорее получит то, чего заслуживает.
Марена покачала головой.
— Ты так говоришь, будто можешь управлять ею — ненавидеть сильнее или слабее по собственному желанию.
— Я не о том спрашивал.
— И тогда зачем тебе мой ответ? Будто сам не знаешь, насколько это сильное чувство. И насколько разрушительное. Особенно для чародеев. Ею можно наслать проклятие. Можно даже убить. Но причинённое зло всегда возвращается.
— Знаю. Только ведь и ненависть может служить справедливости! Значит, она — не зло.
Марена подошла ближе, пригладила волосы княжича, заложила за ухо непослушную прядку.
— Меня тоже ненавидят все от мала до велика. И что с того? Разве люди станут меньше умирать?
— Ты — совсем другое. Я про себя и Ратибора.
— Я поняла. Вряд ли вечная зима — проявление твоей любви к Дивьему царю и его царству. Но ты не подумал, что погибнут невинные люди? Они никогда не знали морозов. Понятия не имеют, как выжить в колдовской метели. В их домах — тонкие стены и маленькие печи, которые почти не надо топить. Сам понимаешь, прохладу августовских ночей не сравнить с январской стужей. Урожай помёрзнет. Их ждут голод и холод. У меня скоро будет много работы.
— Ратибор сам виноват, — разозлился Лис. — Он легко мог предотвратить всё это. Я предлагал мир. А теперь лишь защищаю своё! Себя, мать, родную Навь.
— Правильно тебя окрестил Вьюговей — злой мальчик, — усмехнулась Марена.
— Этот злой мальчик всё ещё не хочет войны! И её не будет, вот увидишь. Потому что теперь дивьим станет
