возле дома полицейскую машину. Виктория и офицер стоят на дорожке. Он невысокого роста, мускулистый, коротко подстриженные тёмные волосы будто припорошены сединой.
– Вы должны что-нибудь предпринять! – восклицает Виктория.
Не осознавая, что делаю, я бросаюсь к ней и слышу, как Ниа зовёт меня.
– Офицер Грин, мой брат пропал, – продолжает Виктория.
Я резко останавливаюсь перед ней.
– Вик…
Она проходит прямо сквозь меня. Меня передёргивает.
– Не прошло ещё двадцати четырёх часов, – произносит офицер. – Может быть, он где-нибудь с друзьями. Наверное, они все вместе.
Значит, про Ниа и Лирика тоже знают?
– Он бы не поступил так! – кричит Виктория. Платье у неё измятое, глаза красные. – Говорю же вам, что-то случилось! Я знаю Джастина. Он бы не сбежал, не бросил меня, – она прижимает руку к сердцу.
– Я ни за что бы не оставил тебя, Вик, если бы меня не заставили, – хрипло шепчу я.
– А мамина комната? Она разгромлена. Джастин бы этого не сделал. Там же боролись! Кто-то проник в дом и похитил его.
– Вы говорили, что ваша мама недавно умерла, может быть, он до сих пор переживает потерю? Может быть, он расстроился и натворил…
– Нет, – возражает Виктория. – Мама умерла больше года назад.
Триста девяносто девять дней. Я не могу отвести глаз от метки на запястье.
Виктория складывает руки в молитвенном жесте.
– Пожалуйста, поверьте мне!
– Я обещаю, что мы этим займёмся. Мы обследуем окрестности, опрашиваем людей. Но я уверен, что он скоро объявится. – Полицейский подаёт ей визитку. – Звоните, если что-нибудь произойдёт.
Я стою рядом с Викторией, смотрю, как офицер садится в машину и отъезжает. Она закрывает лицо руками.
– Прости, Вик, – шепчу я.
Она поднимает голову и поворачивается в мою сторону. На мгновение мне кажется, что она услышала меня, но она спрашивает:
– Где же ты, Джастин?
Мне больно.
– Я прямо здесь.
Вздохнув, она идёт в дом. Он кажется таким покинутым… Виктория в пустоте. И я чувствую себя так же. В пустоте.
Ниа смотрит на свой дом, наверное, её семья тоже беспокоится о ней.
– Ты хочешь пойти…
– Нет, – мотает головой она, кусая губы. – Я не хочу, чтобы они не видели меня…
Вот именно.
Герцог с шумом втягивает воздух. Он стучит себя по груди, у сердца, потом касается виска.
– Не стоило останавливаться, я знал.
– А что не так? – спрашиваю я.
– Ш-ш-ш-ш, – говорит он. – Надо найти…
Он что-то бормочет про себя. Моё сердце отчаянно колотится.
– Нет! – он срывается с места и бежит прочь.
Мы следуем за ним.
– Герцог!
В его передвижении есть определённая стратегия. Он огибает дома, мчится между рядами деревьев, пытаясь избавиться от того, что его преследует.
Внезапно он замирает, словно статуя, и медленно начинает подниматься вверх. Мэри пронзительно кричит, Квинси тоже. Я не могу двинуться, не могу думать. Герцог… он висит в воздухе метрах в четырёх над нами.
Вокруг трещат электрические разряды. Волосы у меня встают дыбом. В ушах звон. Тело болезненно дрожит. Меня что-то ударяет под коленки. Я смутно вижу, что остальные тоже падают.
Я пытаюсь восстановить дыхание… а это… шаровая молния страха? Бьёт меня в живот. Жар и страх скручивают меня изнутри.
Слышится навязчивая мелодия. Это мотивчик Зака. Еле слышный, с каждой секундой он становится всё громче.
Стоя на четвереньках, я пытаюсь поднять голову, но она слишком тяжёлая. Краем глаза я вижу Ниа.
– Джастин…
От звука её голоса моё сердце каменеет. Я чувствую, как что-то давит на подбородок, заставляя поднять взгляд на Герцога. Он болтается как марионетка на невидимых нитях.
Один за другим вокруг него в небе загораются красные глаза.
25
Водящий.
– Беги и прячься. Я буду искать. Скоро я найду свою дорогу. Меня никто не остановит – я достигну нужного числа, и ваш мир станет моим. Я выйду на свободу.
– Отпусти. Нас, – я с трудом выдавливаю слова сквозь стиснутые зубы.
– Всё сработало гораздо лучше, чем я ожидал. Не один, не два, но все разом. Не стоило ему предавать меня.
– Что… я не…
Тёмный пузырь пульсирует – чудовище хмыкает.
– Ваши крики боли – мне нравится их слушать. Чем больнее вам, тем лучше страх.
Внезапно меня отпускает. Подбородок ударяется о грудь. Во мне всё бурлит. Злость. Боль. Страх. Меня мутит. Я понимаю, что это всё моё, но есть ещё кое-что. Возбуждение. Оно идёт от Водящего. Он получает удовольствие.
Герцог хнычет и корчится, пытаясь высвободиться.
– Игра началась, ты был первым. Скоро ты узнаешь меня с худшей стороны, – говорит чудовище. – Вы все мои дети, но он мой любимчик. С самого начала и до конца он будет получать все удовольствия.
Герцог падает в густую траву. Он охает от боли, хватаясь за бока.
Моя злость вырывается наружу. Горечь и отчаяние закипают.
– Мы пришли за тобой, – говорю я, тяжело дыша.
Водящий хмыкает.
– Я жду.
Один за другим гаснут красные глаза. Мотивчик стихает, тьма отступает, остаётся только серое небо и туман. Я хватаюсь за грудь и понимаю, что моё сердце ещё на месте, лишь по тому, как оно отчаянно колотится.
Мы лежим довольно долго. Все молчат. Слышны лишь стоны и хриплое дыхание. Я сжимаю в кармане кусочек головоломки. Сжимаю так крепко, что он мнётся.
– Это кончилось? – спрашивает Ниа. Она хочет коснуться меня, но я её останавливаю:
– Не надо.
Она закусывает губу и кивает. Глаза её полны слёз. Она обнимает свои колени. Я заставляю себя сесть и трогаю челюсть. Там наверняка остались следы от захвата Водящего.
Мэри бессмысленно уставилась в даль. Квинси, уткнувшись лицом в рюкзак, раскачивается взад и вперёд.
Воздух вокруг нас буквально наполнен болью и печалью. Я вздыхаю и растираю грудь. Больно.
– Это… было ужасно, – произносит Лирик. – Что ему нужно?
– Я, – слабым голосом отвечает Герцог. Он с трудом садится, вздрагивая от боли. – Ему нравится мучить всех, но меня особенно.
Его мутный взгляд устремлён вдаль.
– Может, это потому, что я здесь так давно, может, потому, что у меня много страхов… Как бы быстро я ни бежал, где бы ни прятался, я не могу скрыться.
Ниа вытирает слёзы.
– Ты же с нами, – она смотрит на Мэри и Герцога, – тебе не придётся сражаться с Водящим в одиночку.
Он вздыхает.
– Даже когда мы вместе, я один.
Лирик приглаживает волосы.
– Как бы ты ни пытался объяснить, что тебе пришлось пережить, мы не поймём. Мы просто не можем. Это только твоё. Ты это пережил, – он смотрит на
