Схемы преступлений почти не меняются — совершенствуется только технология.
— Я почему задаю этот вопрос — ведь мы оба помним начало девяностых, какое-то чикагское сумасшедшее время, когда человек выходил из дома…
— И не знал, вернётся ли он.
— Или возвращался, не пешком уже, а на "Мерседесе". Так вот, в то время общественной готовности к открытому нарушению закона. Бытовуха осталась бытовухой, но взбаломученность в общественном стакане сменилась устоявшимся многослойным коктейлем. Преступления стали более профессиональными.
— То что связано с крупными банковскими структурами или с политикой, мне не очень интересно. Я не их бытописатель. Меня интересует то, что происходит в простой "хрущёвской" квартире. Я сейчас перечитала свой первый роман и поняла, что он абсолютно современен, потому что я писала по людей, которые не изменились.
Вот другие авторы — да, они пишут о других преступлениях.
— А ты читаешь "коллег по цеху"?
— Нет, сейчас нет.
— А нет ли желания посмотреть — что там, у других?
— Вот когда я перестану писать детективы, то я обязательно куплю и прочту. Я себе дала слово, что я обязательно посмотрю, с кем я была в одной лодке. Но пока — нет. Видимо, это какое-то суеверие, когда боишься сбиться на чужой тон. Я хочу делать что-то совсем своё.
— Ну иногда бывает как у Попова и Маркони…
— Нет, такого не случалось. И не случится. Тут вот ещё что — мне интересно взять персонажа как актёра, то есть так, как режиссёр берёт актёра на роль. Поэтому, когда мне предлагают чужие сюжеты, как правило они оказываются не нужны.
— А что пишется сейчас?
— Как всегда, об обычных людях. Я как бы пишу о соседях, потому что людям всегда хочется узнать, что происходит в соседней квартире. И сейчас тоже получается род семейной драмы, в которой мне хочется показать как эволюционирует героиня — вначале она карьеристка, мало интересующаяся делами семьи, а когда приходит беда, она меняется и начинает больше разбираться и в себе.
— А вот тебе никогда не хотелось сделать сквозного героя?
— Я знаю, что это более выгодно, что это привязывает читателя. Но сквозной герой — либо частный детектив, либо милиционер, либо психиатр (что мне больше всего интересно), но этот герой тут же превратит все книги в единый механизм. Если он в первом романе раскрывает преступление, то во втором он не может убить. — Люди воспринимают сквозного героя как положительного.
— Джеймс Бонд тоже положительный, а уж народу наубивал…
— Джеймс Бонд не мой персонаж.
— Знаешь, я придумал в своё время такой термин "психотерапевтическое выписывание". Я сейчас объясню в чём оно. Это процесс вписывания в роман, который пишется быстро, споро, в котором нужно увеличить объём, каких-то событий из жизни автора и его друзей. Человек вставляет в повествование внешность знакомых и цвет их обоев в их квартирах, потому что он не может позволить себе писать свою книгу долго. И вот автор валит в текст разговоры вчерашних посиделок и новости из телевизора. Иногда это встроено в книгу органично, а иногда заплаты видны. У тебя нет, как я понимаю, барьера между реальностью и повествованием…
— С падением курса доллара, например?
— Ну хотя бы.
— Да и падение курса доллара тоже попадает в роман. Так кстати, только что и случилось. Только эти события потом отходят на двадцать третий план. Я это делаю, потому что люди никогда не живут изолированно от общественной жизни. И читатели хотят видеть в книге то, что происходит здесь и сейчас. Поэтому мои книги, написанные несколько лет назад, должны читаться так, будто они написаны именно здесь и сейчас. Книги не должны быть скоропортящимися.
— У меня есть такой пункт — это роль денег как цифр. Потому что ситуация, в которой герой произносит: "у меня украли полтора миллиона" в нашей стране на протяжении последних десяти лет имеет совершенно разный оттенок. Или то, когда в детективе двадцати-тридцатилетней давности обед в ресторане стоит червонец, сразу бросаться в глаза…
— Да, да… А во французских детективах ещё делали специальные сноски "в старых франках", "в новых франках"… И не поймёшь, много это или нет. Так что деньги — это самая скоропортящаяся вещь.
— Деньги сразу бросаются в глаза, но есть ещё уйма портящихся деталей. Вот, например, в то время, когда мобильный телефон был редкостью, можно было услышать фразу "Он купил ей машину и мобильник", причём в общественном сознании оба этих подарка были равновелики. И в детективах эта шкала ценностей была тоже отражена. Но вернёмся к твоим текстам. Есть ли у тебя какой-то заказ?
— Да нет, пожалуй это было только в первом романе. Меня попросили сделать его более… Ну, в общем, ввести больше секса. Что и получилось.
— У тебя есть регулярные встречи читателями или ты с ними общаешься по переписке?
— И так и так. И читатели оказываются совершенно разными людьми — и восьмидесятилетней бабушкой и подростком. Может быть, когда-нибудь и страничку в Интернете сделаем. А пока я использую компьютер как пишущую машинку. Всё-таки Интернет, по моему мнению, для тех, кому ещё нет сорока.
— Ну, давай застолбим психиатра за тобой. Можно ведь сквозным героем сделать периферийного персонажа и передавать линию через него, делать потом периферийного персонажа главным, как это было в нескончаемой эпопее Рыбакова от "Кортика" до "Детей Арбата".
— Интересно… Но только получится, будто в одном романе, который я как-то читала. Там были огромные сноски: "Если вы хотите узнать что было с этим персонажем раньше, то читайте роман того же автора такой-то". Это мне категорически не подходит.
— Понятная позиция. И вот ещё вопрос — ведь твой муж Анатолий Ковалёв пишет в детективном жанре?
— У него своя тема. Если говорить о крупных преступных конгломератах — так это его сюжеты. Он из Екатеринбурга, где вся жизнь на этом построена, он отлично знает эту специфику. Происходящее в одной квартире его не интересует — он занимается историями падений и возвышений, какими-то масштабными сюжетами.
Сообщите, пожалуйста, об обнаруженных ошибках и опечатках.
Извините, если кого обидел.
13 января 2009
История про старый новый год
Ну, наконец-то, настоящий праздник — когда проснулся к вечеру.
Ср. у Лотмана: "Между тем право вставать как можно позже являлось своего рода признаком аристократизма, отделявшим неслужащего дворянина не только от простонародья или собратьев, тянущих фрунтовую лямку, но и от деревенского помещика-хозяина. Мода вставать как можно позже восходила к французской аристократии "старого режима" и была занесена в
