class="p1">– Да, это я. У меня всё хорошо, мам. Я звоню по другому поводу – ты что-нибудь знаешь про шахту? Ты знаешь, где отец?
– Я… я ничего не знаю! Телефонные линии перегружены. Я отпросилась с работы и пытаюсь пробиться, но они все не отвечают!
– Он тебе самой звонил? Или ещё кому-то? До или после взрыва.
– Я не знаю! – будто стараясь дозваться до меня без помощи телефона, воскликнула она. – Я понятия не имею, в порядке он или нет! По телевизору ничего внятного не говорят, а…
Внезапно нас прервали: сначала гудки, короткие, с шипящим фоновым шумом, потом – тишина.
ЧЁРТ! ПРОКЛЯТЬЕ! Я не могу ни узнать, что с отцом, ни покинуть это место до восьми вечера. От этой работы лишь одни неприятности! Ненавижу взрослую жизнь!
– Вот ты где! – Люси, искря под коридорной лампой своими волосами цвета ржавчины, каким-то образом всё же отыскала меня. – Миссис Бредбери велела найти тебя и вернуть в офис. В противном случае проставит тебе сегодняшний день за прогул, – ехидная улыбка, и девица добавила. – А может, даже уволит. Но это чисто мои догадки – кто её знает, как она может поступить.
Да. Уволит. Это не самое страшное, что может… или могло сегодня случиться.
– Я ухожу.
– В смысле? Насовсем??? – не ожидая такого ответа, спросила обескураженная Люси.
– На сегодня, недалёкая дура! И знаешь… Мне всё равно, сколько денег я потеряю. И какой выговор ждёт. В жизни есть вещи ценнее этого. Но тебе не понять.
Я и правда сейчас так думала – вот что могут делать с человеком проблемы, не связанные с его собственным эгоизмом. Да и тело было готово избить любого встречного, кто бы встал на его пути. Я серьёзно.
– Да ты… Я всё передам Юлиане!
– Валяй, – я прошла мимо коллеги, даже не взглянув на неё, и напоследок сказала. – И ещё. Если я вдруг начну гадить всем в округе и стану чудовищем, напомни мне перекраситься в рыжий цвет.
Что-то она точно добавила на мои слова, но я не стала прислушиваться. Вернулась в офис, забрала верхнюю одежду и в ту же минуту выбежала на улицу. А вот дальнейший план действий уже не казался мне таким продуманным…
Первым делом мне нужно было решить, за что ухватиться. Телефонные линии перегружены. Так. Даже если дозвонюсь, вряд ли смогу узнать что-то дельное. К матери возвращаться тоже нет нужды – на работе от меня и то будет больше пользы. Остаётся только сесть на рейсовый автобус и поехать в самый центр событий…
Да-да, я понимала, что эта затея глупа до абсурда. Но иного выхода не видела. Вдруг хоть так я сумею добраться до отца? Быть может, он вообще в этот момент находился не в штольне и сейчас уже помогает на поверхности сотрудникам СЧС. Пускай так – по крайней мере, удостоверюсь в этом лично.
Маршрут до шахт я помнила: в детстве отец возил меня на работу чаще, чем нужно, и дорогу я знала так же хорошо, как текст «Плавящего снега». От Снежной до Горной – две противоположные точки города, с запада на восток, маршрут № 33/В. Проще некуда.
Так я и поступила – села, заплатила кондуктору и направилась в пугающую неизвестность. (И плевать на пафосность подобных выражений – мне сейчас не до этого). Уже проезжая через центр, мимо Часовой башни, я ненароком порадовалась, что моя работа расположена почти у конечной. В автобус набилось столько людей, что они просто-напросто вываливались из дверей, когда те в очередной раз открывались. Лица пассажиров могли рассказать о них всё – ещё ни разу я не видела горожан такими взволнованными, испуганными и дёрганными. Мужчины переговаривались друг с другом, женщины пребывали в смятении. Некоторые плакали. Очевидно, сегодняшняя беда в самом деле коснулась многих жителей Агелидинга.
– Не скапливайтесь у дверей, проходите в салон, – командовала время от времени кондукторша, при поддержке водителя равномерно распределявшая пассажиров по автобусу.
Только сейчас им было совсем не до неё – пару раз бабульку даже чуть не послали куда подальше. К моему удивлению, вовремя остановились и замолчали, оценив её почтенный возраст.
Я же не собиралась ни с кем вступать в диалоги. И без того было тошно – ехала незнамо куда, в надежде сделать неизвестно что… Из головы не выходили те слова, что я наговорила вчера отцу. Знаю, глупо винить себя за то, что от тебя не зависит. Тем более за этот взрыв. Но я винила. Да-да, в этом вся моя натура. Проезжая вдоль улицы Мира, мимо кинотеатров и прочих строений мрачного замкового стиля, светящихся в темноте полярной ночи, я с укором ругала себя за грубость. За то, что ушла вчера, наговорив невесть что. За то, что не проснулась раньше. Да, ещё и за то, что не придала значения своему сну, который вдруг оказался пророческим. Взрыв – в прошлом и настоящем. Совпадение? Не, не думаю… Скептик во мне умер недель этак пять назад.
Горная башня – высокая, тёмная и острая как исполинская игла – показалась на нашем пути и тотчас скрылась, оставляя позади и свой едва освещённый угольно-чёрный шпиль, и сам Агелидинг. А впереди нас ждали скалистые вершины Восточных гор. Живописное, порой невероятно красивое место – особенно летом. Далёкие пики, покрытые изморозью и вековыми снеговыми шапками, горные долины поближе – с десятками цветущих лугов, чистейших голубых озёр и стремительных ручьёв, зимой не менее чарующих. Жаль, но сейчас любоваться ими я не могла и не хотела. Поля вокруг принимали вид весьма техногенный, вдалеке показались силуэты местных терриконов[7], говоря лишь об одном: подработанные территории[8] уже близко.
– Кто-нибудь знает, долго ли ещё? – женщина рядом со мной обратилась к людям, стоящим прямо напротив, но те ей не ответили.
Их больше волновали судьбы друзей и родственников, а кто-то так вообще мог ехать по работе и лишь раздражаться от такого наплыва пассажиров.
– Ещё пятнадцать минут. Если дорогу не перекрыли, – на её вопрос пришлось ответить мне.
– А я смогу найти шахту «В»? На территорию пропускают? – пассажирка уцепилась за единственного человека, кто обратил на неё внимание – за такую же потерянную в этой толпе личность, как она. – Мне хотя бы назовут список тех, кто пострадал?
– Я не знаю. Сейчас туда могут вообще не пускать никого из посторонних.
– У меня там брат! Я должна знать, что он жив и здоров! Понимаете…
Едва сдерживая слёзы, собеседница зачем-то достала из сумки старый потрёпанный кошелёк и
