дорогой красной бархатной куртки, говорила о том, что это кто-то знатный. Шлем, который сейчас находился у юноши в руке, тоже выглядел дорого.
- Эй, мальчик, ты что здесь делаешь? - раздался вопрос на греческом.
- Я ищу своего отца, - ответил Яннис, уже догадавшись, что венецианцы, которых он встретил внизу, хоть и не остановили его, но сообщили своему начальству о том, что во дворец явился посторонний.
- И кто твой отец?
- Георгий Сфрандзис.
В ответ послышалось выразительное итальянское "о!", поэтому Яннис спросил:
- А твой отец кто? - он надеялся, что если отец юноши окажется менее знатным, то можно будет попросить или даже приказать: "Проводи меня на заседание".
- Мой отец по поручению василевса охраняет этот дворец, - ответил молодой венецианец и добавил: - А я помогаю. Меня зовут Павел. - Он назвался так, как его имя звучало бы на греческом языке, но вряд ли стоило этому удивляться: раз Павел был сыном начальника венецианского квартала, значит, жил в Городе давно.
Несмотря на высокое положение отца, юноша был открыт и дружелюбен, поэтому Яннис решил, что сам тоже не должен заноситься, и ответил так же просто:
- А я - Иоанн. Мне нужно к отцу.
- Наши отцы сейчас на заседании с василевсом. - Павел Миноттос указал на одну из двустворчатых дверей. - Я не могу пустить тебя туда.
- А можно я постою у двери и послушаю? - спросил Яннис. Он уже готовился получить отказ, ведь на подобных заседаниях часто обсуждаются государственные тайны, но венецианец непринуждённо махнул рукой:
- Можешь послушать, если тебе интересно, что они повторяют в тысячный раз.
Из-за двери раздавались громкие голоса, поэтому Яннис мог понимать, о чём речь, почти не напрягая слух. Правда, присутствие Павла смущало. Тот не собирался никуда уходить и зорко следил, чтобы Яннис не переступил границу дозволенного.
- Они не скоро закончат, - всё так же непринуждённо заметил молодой венецианец. - Там Джустиниани... или Юстинианис, как вы его называете, не на шутку сцепился с Нотарасом. Они обвиняют друг друга в государственной измене, предательстве единоверцев и куче других преступлений. А ещё спорят, есть ли в Городе люди, подосланные турками.
- В Городе есть тайные враги? - насторожился Яннис, но Павел оставался непринуждённым:
- Ни одна осада не обходится без таких подозрений. Всем мерещатся ночные тени.
В эту минуту из-за дверей раздался голос, который сразу показался Яннису знакомым. А судя по тому, что было сказано, это говорил не кто иной как Юстинианис:
- На Город обрушилось слишком много несчастий. Это не может быть простым невезением. Я уже говорил, что у нас на стене ломаются метательные машины, если мы надолго оставляем их без дела. А происходит это только на участке между Пятыми военными воротами и этим дворцом. Я говорил господину Минотто, что надо усилить ночную охрану стен. Мы слишком беспечны. И поэтому до сих пор гадаем, кто донёс туркам о наших планах, когда мы хотели сжечь их флот в заливе.
- А может, ты и донёс? - послышался чей-то насмешливый голос. - Забыл, что именно твоих соплеменников подозревают в предательстве? Господин Миноттос подтвердит, что идея сжечь флот возникла у венецианцев, но после того, как в дело вмешались генуэзцы, оно провалилось.
- А метательные машины, которые я привёз, я теперь сам же и ломаю? - спросил Юстинианис с грустной усмешкой, судя по голосу.
- А почему бы и нет! - последовал резкий ответ. - Может, ты тайно сговорился с турками, потому что уже не веришь, что мы выдержим осаду.
- Тогда зачем я принёс вам записку с предостережением о скором штурме?
- Откуда тебе знать, что он будет именно сегодня? Тебе сказали твои друзья-турки?
- Я уже говорил, как пришёл к таким выводам. А записка - доказательство.
- Или ты сам эту записку и подбросил, - продолжал обвинитель, который, судя по всему, был не кто иной как Нотарас. - В нашем Городе легко найти турецкую стрелу. Кто подтвердит, что записка прилетела с турецкой стороны? Сын Сфрандзиса? Но он ничего не видел! Пока он глазел в окно, кто угодно мог бросить стрелу на пол. Например, ты.
- И зачем мне это?
- Чтобы наш господин василевс и дальше называл тебя человеком, сведущим во всём.
- Так я продался туркам или хочу выслужиться у василевса? - спросил Юстинианис. - Я уже запутался в обвинениях.
- Братья, братья! - тут же послышался третий голос, который, судя по всему, принадлежал василевсу. - Прошу вас не ссориться. Я совершенно уверен, что среди нас предателей нет. Их просто не может быть после всего, что мы вместе выдержали и перенесли.
- Это не значит, что предателей нет в Городе, - снова заговорил Юстинианис. - Случай с упавшей люстрой в соборе Святой Софии всё равно вызывает подозрения...
- Ха! - снова послышался насмешливый голос Нотараса. - Ты опять уверяешь, что происшествие в соборе - не знак, а происки врага, стремящегося, чтобы мы пали духом?
- Я уверен в этом, - ответил Юстинианис.
- А жестокий ливень, который был в субботу и помешал крестному ходу, тоже дело рук предателей? - продолжал насмехаться Нотарас.
- Пытаясь выставить меня дураком, ты вредишь не мне, а Городу, - послышался нарочито спокойный ответ Юстинианиса.
- Неверие в знаки - это кощунство, - твёрдо заявил Нотарас.
- В истинные знаки, - с нарочитым спокойствием отвечал Юстинианис. - Я после того случая был в соборе и всё там осмотрел. Открытые окна не могли создать такой сильный ветер, который раскачал бы люстру и заставил её упасть.
Яннис прекрасно помнил историю с люстрой в Святой Софии. Так значит, её раскачал не ветер, а некий человек, желавший зла Городу?
Конечно, то объяснение, которое предлагал Юстинианис, было лучше того, которого придерживались многие, испуганные "ушедшей святостью". Но Нотарас, не желавший зла Городу, упорно спорил с Юстинианисом. Спорил потому, что терпеть не мог этого генуэзца, а ещё потому, что ещё давно сказал: "Лучше Городу быть под властью турецкой чалмы, чем папской тиары". Кажется, после происшествия в соборе Нотарас один во всём Городе радовался и вроде бы даже говорил: "Вот подтверждение, что Господу не нужна наша Уния с католиками".
- Зря моя матушка распорядилась подать им вино для подкрепления
