– Пациентам сниться разное. Некоторые и вовсе, выходя из комы, думают, что они в раю.
– Но как это возможно? – спросила я. – Мы с ним ненавидели друг друга.
В ответ на это доктор лишь пожал плечами и сказал:
– Вы же не можете знать до конца, что у человека в голове. Кто знает, как он относился к вам на самом деле.
И теперь я просто не могу забыть его слова. Все эти… «дорогая»… Всё это так странно и совсем не похоже на Ламбера. Я-то думала, как только он проснётся, сразу пошлёт меня куда подальше… Но, кажется, я действительно слишком плохо его знаю.
Автомобиль останавливается перед зданием. Мы выходим и отправляемся на место съёмок.
В павильоне душно. Много людей. Я привыкла к скоплению народа, особенно после съёмок последнего фильма, но не сегодня… сегодня мне не по себе. Хочется побыстрее закончить и сбежать туда, где я смогу остаться одна.
– Через пару недель заканчивает пост-продакшн фильма, – сообщает Майк. – Начнётся рекламная компания. Выход запланирован на начало следующего месяца.
– Я помню, – говорю я.
– Не забудь, что твоя задача сейчас разрекламировать фильм. Продюсеры будут недовольны, если ты этого не сделаешь. В контракте это чётко прописано.
– Я помню, – повторяю я твёрже.
– Эвелина, я понимаю, что ситуация с Кристофом могла выбить тебя из колеи. Но прошу, сохраняй самообладание. Сейчас не время для лишних мыслей. Ты должна сконцентрироваться на интервью.
– Он называл меня «дорогая», – словно не слушая Майка, говорю я. – Как такое возможно?
– Да, – прикрыв глаза кивает Майк, – но потом он пришёл в себя. Ты же видела, что сегодня его состояние стабилизировалось. Он и сам понимает, что наговорил глупостей.
Глупостей…
– Но как? Он… – я трясу головой. – Как ему вообще могло такое присниться?
Майк пожимает плечами.
– Даже не знаю, что тут сказать. Хорошо это или плохо, но он сильно изменился.
– Он начал меняться ещё во время съёмок!
Майк больше не отвечает. Ясно, что его волнует только одно – эти дурацкие интервью. Но я до сих пор думаю о том, как ужасно повела себя с Кристофом, когда он хотел передо мной извиниться.
На всём протяжении интервью я веду себя отстранённо, утопая в собственных мыслях. Некоторые вопросы интервьюера и вовсе пролетают мимо ушей. Только когда в помещении воцаряется полнейшая тишина, я понимаю, что что-то не так. Смотрю на Майка, стоящего рядом с оператором, тот посылает мне какие-то знаки, и только спустя несколько секунд я понимаю, что должна ответить.
Я переспрашиваю:
– Простите, что? Вы что-то сказали?
Девушка, берущая интервью, сидящая напротив меня, смотрит так, словно я пришла в рваной одежде. Она стоит недовольную гримасу, смотрит на планшет, лежащий на колене, поднимает его и повторяет:
– Я спросила вас: как вы относитесь к тому, что случилось с Кристофом Лабером? Вы ведь в курсе, что совсем недавно он вышел из комы?
Что за странные вопросы. Почему она спрашивает меня об этом? Я смотрю на Майка, пытаясь задать ему немой вопрос: разве это есть в сценарии? Разве она может задавать такие вопросы? Майк пытается что-то изобразить, но я совершенно его не понимаю. Оборачиваюсь обратно к девушке.
– Да… – неуверенно начинаю я. – Да, я в курсе. Только… какое это отношение имеет к фильму?
– Никакого, – непонимающе пожимает плечами девушка. – Это ведь интервью не только касаемо фильма, но и касаемо всей вашей жизни. Думаю, если бы мы хотели поговорить исключительно о фильме, мы бы позвали сюда режиссера проекта.
Она смотрит куда-то в сторону. Ищет поддержки у своего начальства. Видимо, ей порядком поднадоело разговаривать со мной. Мне, если честно, тоже.
Снова оборачивается ко мне.
– Эвелина, скажите, каковы ваши отношения с Кристофом Ламбером? – звучит очередной вопрос.
Я смотрю на Майка. Он мотает головой.
– Исключительно рабочие, – отвечаю я как есть.
Это если не заглядывать в мою голову и не рыться во всей той каше, которая там сейчас происходит. Потому что я уже не знаю, какие отношения между нами на самом деле. Может, мне и вовсе уже стоит подбирать свадебное платье?
– Касаемо того ареста, когда вас обнаружили в компании господина Ламбера…
– Я ведь уже сотню раз на разных интервью говорила, что это была случайность. Я не работала в том клубе. Я сотню раз объясняла, как именно началась моя карьера и называла картины, в которых играла.
– Второсортные сериалы, – девушка смотрит в планшет, – это не показатель серьёзного актёрского портфолио. Скорее наоборот – только подтверждает, что вы вполне могли работать в клубе. Плата за сериалы была мала, поэтому вы и подрабатывали в клубе, пока не наткнулись на такую звезду как Кристоф.
Да что она себе позволяет?
– Да что вы себе позволяете?! – возмущаюсь я.
– Успокойтесь, Эвелина, это всего лишь вопрос.
– Вопрос?! – не на шутку разозлившись, продолжаю недовольствовать я. – Вы даже ничего не спросили. Только и утверждаете, якобы я работала стриптизёршей!
На лице этой нахалки появляется довольная ухмылка. Она специально провоцирует меня. Вот ведь дрянь!
– Эвелина, успокойтесь, пожалуйста. Это всего лишь интервью. Я всего лишь задаю вам вопросы. Ну нужно вести себя так. Хорошо?
Успокойтесь… Успокойся – это последнее слово, которое нужно говорить разгорячённому человеку, если хочешь, чтобы он действительно успокоился. Она это прекрасно понимает. И я понимаю тоже – если сейчас продолжу вести себя как ненормальная, то наврежу своей карьере куда больше, если буду просто молчать или вовсе уйду отсюда. Но не тут-то было. Вместо того, чтобы выбрать один из этих вариантов, я решают поступить иначе.
– Да, – киваю я. – Я работала в том клубе.
Склоняю голову чуть вбок и жду её реакции. Ну, что можно сказать? Как минимум, она не ожидала услышать ничего подобного. Как максимум, у неё теперь нет повода продолжать давление.
– То есть, я правильно поняла? Вы соглашаетесь с тем, что работали стриптизёршей?
– Конечно, – снова совершенно спокойно отвечаю я. – Если вам так удобнее и если это то, что вы хотите услышать, то я соглашаюсь. Вам же совершенно не важно, кто я на самом деле и как я на самом деле добивалась успеха в кинобизнесе. Поэтому да, – киваю снова. – Да, я была стриптизёршей, потом за мной пришёл Кристоф, предложил сняться в фильме, и я согласилась.
Смотрю на Майка. Думаю, что он сейчас рвёт и мечет в гневе. Но нет… Он поднял телефон и, кажется, снимает происходящее на камеру.
Возвращаюсь к девушке.
– Что-то ещё? Может, какие-то другие вопросы? – деловито спрашиваю её. Чуть наклоняюсь, чтобы быть ближе и говорю уже тише: – Знаете, полагаю, не важно, кем я была до этого. Пусть зрители судят меня по моей работе, по тому, как я сыграла в фильме, но уж точно не вы и не по вашим дурацким, провокационным вопросам. Даже если я и была раньше стриптизёршей, то сейчас это совершенно неважно. Людям свойственно меняться. Понимаете? И та, кем я была раньше – это совершенно иной человек, нежели та, кем я являюсь сейчас.
