пластиковые контейнеры и быстро поглощали увядшие салаты из зеленой фасоли, пресные блюда из риса с яйцами или безвкусную лапшу с соусом. Случалось, Гонсало заводил беседу с охранниками или курил сигару рядом с офисами под приглушенные звуки бездушной музыки «Битлз», «Саймон энд Гарфанкел», «Бэнглз» или «Рэйдиохед» в ритме босса-новы. Пару раз, по воскресеньям, он ходил в парк с Карлой и Висенте, и тогда она много фотографировала, особенно деревья, а мальчик разглядывал все подряд с ненасытным любопытством.
Всего за несколько месяцев Гонсало собрал стихотворения для будущей книги, которую после долгих раздумий решил назвать незатейливо – «Парк Воспоминаний». Чтобы смягчить обман, для начала он отправил рукопись в «Пуэнте-де-Мадера», где вежливо, но немедленно отвергли стихи, поэтому он сразу же послал их другим издателям. Одни отклонили предложение, а другие вообще не удосужились дать ответ. Когда он уже готов был смириться с полным провалом, редактор «Эдисьонес Порке Си» прислал Гонсало длинное письмо, полное вычурных восхвалений и орфографических ошибок. Он выражал готовность выпустить книгу при условии, что Гонсало оплатит сорок процентов тиража. Отнюдь не идеальное предложение, конечно, тем не менее автор почувствовал себя счастливым. Тираж составил бы всего двести экземпляров и миновал бы книжные магазины, но для Гонсало это почти не имело значения, ведь ему так не терпелось подержать в руках свою первую книгу. Он не стал подписывать ее псевдонимом Гонсало Песоа, казавшимся теперь каким-то детским, а также двумя своими фамилиями, как он поступал в научных статьях, но выбрал новый псевдоним – Рохелио Гонсалес (похоже на Гонсало Рохаса). Карла несколько раз прочла черновик и даже исправила ряд ошибок (несмотря на свою тщательную академическую подготовку, Гонсало считал, например, что «напористый» и «испытанный» – синонимы и что существительное «дисгрессия» – вполне ходовое). Карле сборник показался недурным, хотя ей понравились всего четыре стихотворения, и только одно из всех она назвала по-настоящему прекрасным. Разумеется, Карлу огорчило отсутствие тех запомнившихся ей произведений, но Гонсало объяснил, что они войдут в другой, пока незавершенный проект.
Ему пришлось оплатить свою часть тиража с помощью кредита, и издатель заверил Гонсало, что книгу скоро напечатают, хотя и отказался назвать конкретную дату («Не хочу тебя подвести», – твердил он). Как раз в те дни, когда мысли о первом сборнике мешали ему спать, Гонсало получил лаконичное сообщение, что он выиграл государственную стипендию для финансирования работы над докторской диссертацией в Нью-Йорке. Потрясающая новость! Однако эйфория смешивалась с боязнью признаться Карле в том, что он подавал заявки на эту и другие стипендии и что его успели зачислить аж два университета. Ведь он, не сказав ей ни слова, заполнил анкеты, получил необходимые сертификаты и рекомендательные письма и даже ради предосторожности использовал свой рабочий адрес, чтобы корреспонденция не попала в их дом и не поставила под угрозу конфиденциальность его намерений.
При этом не только Гуатон Сальгадо, но и несколько других приятелей были в курсе его целей, между прочим, вполне логичных и, вероятно, более разумных, чем решение завести ребенка. Научный руководитель и декан факультета уже около двух лет и все более настойчиво говорили Гонсало, что ему пора подумать о получении степени доктора, однако он считал, что в Чили это обеспечит недостаточную отдачу. Другими словами: ему не хотелось потом возвращаться в свой университет и слушать тех же самых профессоров, чьи разглагольствования он терпел с изрядной долей скепсиса столько лет. К тому же он не желал цепляться за свое нынешнее место, подобно профессуре, считавшейся великолепно подготовленной, но никогда не покидавшей Чили, не владевшей иностранными языками, не имевшей ни потомства, ни даже минимального ошибочного опыта и вообще не пережившей ничего похожего на приключение. Они были как взрослые дети с докторской степенью и теоретическим багажом, но без познаний об окружающем их мире. Он презирал таких ученых именно потому, что сам не так уж сильно отличался от них. И не хотел впредь терпеть сходство. Хотя вот-вот должны были выйти из печати его стихотворения, мысль о том, что он не является великим поэтом, поселилась в его душе. Называя вещи своими именами, к чему он порой прибегал, Гонсало подозревал: он не был поэтом, подлинным поэтом. Впрочем, и от профессорской должности не желал отказываться, а надеялся расти и интуитивно понимал верное направление своего развития.
В ту ночь, когда Карла объявила ему, что они больше не станут пытаться завести ребенка, Гонсало, мучаясь бессонницей, решил подать заявку на докторскую научную степень. Тогда ему показалось, что сразу же говорить об этом с Карлой было бы жестоко, хотя его намерение неизбежно предусматривало отъезд из страны с нею и Висенте. Он не сомневался в этом, а если слегка и сомневался, то возможность уехать в одиночку походила на неустойчивую фантазию, почти саморазрушительное кокетство, мгновенно возвращавшее его к мысли о стабильной семье, пытающей счастья в Нью-Йорке. Гонсало сознавал, что сообща они вполне способны противостоять любым невзгодам. И все-таки продолжал откладывать беседу с Карлой – потому, что не хотел делиться своими ожиданиями и думал о вероятном провале планов, полагая, что не получит стипендию вовсе или же ему придется добиваться ее долгие годы.
Ну кто же откажется от приглашения пожить в Нью-Йорке, размышлял он, усевшись посреди лестницы в тот день, когда собирался рассказать обо всем Карле, но не смог, не зная, как это выразить ни в тот вечер, ни в последующие дни. Так прошел очень напряженный месяц, полный ошибок: Гонсало отключал мобильник, поздно возвращался домой. Несмотря на то что Карла не была ревнивой, она не могла избавиться от подозрений в неверности. И задала ему вопрос в лоб, мужественно, как пешеход, шагающий по центру проспекта в ожидании урагана. Гонсало успокоил ее: нет, он просто волнуется из-за публикации книги. Она считала, что выход сборника в свет должен быть чем-то ужасно нервирующим, поэтому ей хотелось верить ему, однако она все равно попыталась получить доступ к его электронной почте, пробуя тысячи паролей, пока однажды днем не увидела Гонсало в постели с ноутбуком, на экране которого был поисковик Yahoo. Она выхватила у Гонсало компьютер и заперлась в ванной.
Карла принялась просматривать сообщения женщин с незнакомыми ей именами, но не нашла ничего подозрительного, кроме типичных легких флиртов, которым и сама иногда предавалась («твое послание радовало меня целый год», «крепко тебя обнимаю», «шлю множество поцелуев»). А когда она уже собралась покинуть ванную, устыдившись своих подозрений, Гонсало произнес за дверью:
– Дело в том, что мы едем в Нью-Йорк. – Фраза прозвучала смешно и задорно.
Они сели за стол
