в разведчиков, и дети, особенно старшие, оказались в полном восторге от игры. Суть игры заключалась в том, что в каждой своей лекции Гаттак оставлял некую секретную информацию о жизни высших в Борограде, которую дети и должны были отыскать. «Нельзя же вот так в лоб раскрывать все секреты высших, — говорил он им, — так недолго и в лапы клириков попасть».
Как ни странно, но такой подход сработал. Ребята с упоением изучали предлагаемые материалы, надеясь отыскать шифрованные послания, которыми Гаттак щедро сдабривал свои лекции. Многие даже вели конспекты, боясь упустить что-нибудь важное. Вся эта возня с шифровками, записками, ключами, невидимыми чернилами и прочей атрибутикой игры в шпионов детям очень нравилась. Уроки Гаттака никто не пропускал и дисциплину не нарушал, что вызывало у директора Борова мигрень, а в отдельных случаях и приступы тошноты. Директорские уроки, напротив, были попраны учениками самым возмутительным образом, они посещали их только из-под палки. Об усвояемости знаний и говорить не приходилось. Домашние задания по математике, которую вел Боров, дети также упорно игнорировали.
Слежку за собой клириков Гаттак заметил уже к концу второй недели. Видимо, к этому моменту Боров успел набрать необходимое количество компромата и передать его своему другу, старшему клирику Массеру. Всякий раз, когда Гаттак покидал школу, за ним следовали странные люди в штатском. Конечно, по выправке и характерному поведению следовавших за ним повсюду странных личностей Гаттак быстро вычислил клириков младшего порядка. Именно с этого дня он и приступил к реализации второй части своего плана.
После одного из своих «особых» занятий со старшими он попросил остаться костяк класса, в который входили четверо ребят. Гаттак довольно быстро разобрался с иерархией коллектива и даже составил на каждого из них собственное досье.
Главным в классе был шестнадцатилетний парнишка, Горайя Волк — сын пекаря Исайи Волк и знахарки Вэйлы Волк. Оба его родителя пропали без вести три года назад. Согласно церковным ревизским записям, к которым все высшие Северного имели свободный доступ, родители Горайи прожили в поселке двадцать девять лет и в настоящее время числились в рядах ополченцев первой волны, то есть ушли в подполье после первых же клирикских чисток. Невысокий, худощавого телосложения, неприметный, этот парнишка внешне никак не оправдывал свою фамилию, однако был не по годам смышленым. Больше слушал, анализировал, сопоставлял факты и всегда находил нестыковки, которые Гаттак намеренно оставлял в своих исторических экскурсах. Вопросы Горайя задавал, как говорится, не в бровь, а в глаз. Чаще других обращал внимание на мелкие детали, которые другие дети и вовсе не замечали. Парнишка этот в классе был неоспоримым лидером, пользовался непререкаемым авторитетом у сверстников и при этом умудрялся держаться в тени.
Далее в иерархии класса стояли двое названных братьев — Фолк и Боллор. Фолк был крепким коренастым мальчишкой с огненно-рыжими волосами, своими габаритами он выделялся даже на фоне взрослых мужчин поселка. Его родители в свое время держали кузницу и пропали в тот же год, что и родители Горайи, что делало ребят действительно близкими. Его названный брат Боллор был полной ему противоположностью. Черноволосый, сухощавый высокий парень. Его отличала стальная хватка. Руки парня были длинными, а кисти натруженными и мозолистыми. Позже Гаттак узнал, что оба парня работали на кузне отца, причем Боллор был молотобойцем. Он был сиротой, информации о его родителях в церковных книгах Гаттак так и не нашел. Семья Фолка усыновила Боллора во младенчестве, но, судя по всему, никогда не скрывала правды о его прошлом. Эти двое были своего рода руками Горайи. Вся троица была неразлучной, благодаря чему легко захватила лидерство в классе и сколотила вокруг себя целую банду.
Четвертым в их иерархии был Филис Косс. Парень, отличавшийся от других тщедушным телом, но обладавший при этом незаурядным умом и памятью. Горайя никогда не принимал решений, не посоветовавшись с умником Коссом. Вместе они составляли нечто вроде мозгового центра маленькой банды. Информации о семье Филиса Гаттак также не нашел, в церковных записях в графе «родители» значилось сухое «достоверных сведений нет».
Что-то Гаттаку подсказывало, что дети в этой школе организовали некое подобие того подполья, где в настоящее время воевали их родители. Но более важным для разведчика стало наблюдение, благодаря которому он сделал вывод: у детей была связь с их родителями. Каждую ночь, за исключением «часов любви», они с Коррой по очереди дежурили у своего окна и уже через десять дней пребывания в школе стали замечать, что кто-то по ночам шастает по территории. Как именно дети покидали свои спальни-казармы, Гаттак не знал, но факты говорили о том, что ночью они регулярно куда-то ходят. Сперва Корра заметила следы на снегу, тщательно заметенные ветками. То есть с вечера следов не было, а утром они появлялись. Затем уже Гаттаком был обнаружен и сам нарушитель. Раз в два-три дня он наблюдал, как маленькая фигурка, укутанная с головой в брезентовый плащ, отделялась от здания школы, быстро пересекала сад и скрывалась за баней.
Изучив на следующее утро локацию, Гаттак понял, как именно дети покидали территорию. По выводной печной трубе позади бани они выбирались на пологую крышу бревенчатого здания и уже по ней добирались до высокого забора, опутанного колючей проволокой. Каким образом лазутчик возвращался обратно, разведчик так и не выяснил, так как для этого было необходимо непосредственное наблюдение за процессом.
Следующим этапом в плане Гаттака была маленькая провокация. На одном из уроков историк подкинул своим юным шпионам информацию о том, что на здании центральной церкви Северного имеется некое приспособление, благодаря которому рядовые клирики, работающие под прикрытием, способны получать задания самого старшего клирика Массера, не заходя в помещение. Достаточно постоять рядом с этим прибором некоторое время, и распоряжение начальника попадет прямехонько им в голову — мол, все высшие обладают такой способностью.
Дети, естественно, сделали вид, что информация их не особо заинтересовала, однако через два дня небольшую коробку на торцевой стене церкви, которую сам же Гаттак втихаря и установил, кто-то сломал. Незначительная диверсия, особенно с учетом того, что под видом секретного оборудования Гаттак разместил на здании церкви простую рацию, замаскированную под датчик движения. Однако эта диверсия дала ему много пищи для размышлений. Все было бы ничего, если бы не одно но — после провокации Гаттака никто здание школы не покидал, он лично проводил наблюдение за тайным лазом. Из этого наблюдения следовало два вывода. Первый: прибор сломал кто-то, кто не имеет никакого отношения к школе. И второй: информацию о секретном приборе на волю передали не дети, а тот, кто имел возможность свободно покидать территорию школы накануне.
Очевидно, что к сливу информации подполью был причастен кто-то из учителей школы. Первой кандидаткой на эту роль, естественно, была Марша Фарр, однако и полной уверенности в остальных учителях у Гаттака не было. Нужно было придумать, как раскрыть личность информатора, через него-то разведчик и планировал выйти на людей в поселке, связанных с подпольем.
Глава 15
Провал
Решение пришло довольно скоро. План, придуманный Гаттаком, был до безобразия простым и, как ему показалось, действенным. Как и в случае с секретной коробочкой на здании церкви, Гаттак, напустив на себя таинственности, подкинул своим малолетним шпионам новую секретную информацию — сказал, что ему удалось обзавестись самым настоящим связным и что в скором времени он сможет наладить связь с реальным подпольем. Свое послание детям он, естественно, зашифровал, памятуя о прослушке в классах. Ученики охотно проглотили наживку, оставалось лишь установить постоянное наблюдение за одним скорняком на рынке и вычислить, кто из преподавателей им заинтересуется.
Приманку Гаттак выбрал наугад, просто прогуливаясь по местному стихийному рынку выходного дня. Торговля у продавца шкурками велась небойкая, мех да кожа были не по карману большинству из низших в поселке, чаще товары скорняка выменивали на что-то другое, высшим же почти никому сыромятные изделия и даром нужны не были. Высшие одевались по моде Борограда — в фабричное сукно, чаще всего в унифицированную форму, которая выдавалась на службе.
Скорняк этот жил охотой
