должен говорить, что открылся отцу.
Кравченко указал рукой на окно.
– Видишь, в огороде хмель растет. Тянется он к солнцу. А ветер вниз его клонит, в разные стороны мотает. Так он может и совсем упасть, затопчут его. А поставь тычки, дай подпорки, и хмель быстро пойдет вверх. Так и вы! Понял?
* * *
Холодный ветер разметал по полям сухие листья берез и тополей. Вдоль изгородей, в ямах, листья собирались кучами, по утрам их припудривал первый легкий снежок. На горах глухо шумели сосны, покачивая темно-зелеными вершинами. Река потемнела. По густому туману над водой люди угадывали дыхание близкой зимы. Кромка тонкого, прозрачного льда у берегов с каждым днем расширялась. Ребятишки катались по потрескавшемуся молодому ледку, высматривали на мелких местах дно, глушили рыбу деревянными колотушками. Убитого чебака или хариуса доставали через лунку посиневшей от холода рукой. А случалось, что рыбешку уносило течением в глубину, и тогда мальчишки долго вспоминали о том, как «ушел здоровенный таймень»... Лед с каждым днем становился крепче и толще, продвигаясь от берега к середине реки. Чудесный мост был скоро готов. Зареченские школьники и все жители теперь ходили на станцию прямиком. Деревянный мост разбирался. На реке оставались только тянувшиеся в три шеренги, схваченные льдом сваи.
На станцию по-прежнему прибывали с запада и отправлялись дальше на восток чехословацкие эшелоны. Мальчишки и девчонки шныряли вдоль поездов, продавали молоко, а чаше меняли его на мыло, сахар или какую-нибудь одежду. Из Читы, с востока, тянулись составы красных теплушек с японцами и семеновцами.
Свою казарму японцы обнесли кирпичной стеной с бойницами, должно быть боялись нападения. Ребятишки часто видели, как солдаты, прополоскав в котелке рис, выплескивали воду на свою крепость, надеясь, что покрытая коркой льда, она будет неприступной. Стена эта вызывала насмешки мастеровых, проходивших мимо.
Армия японского императора преображалась и внешне. Солдаты и офицеры натянули на себя полушубки с меховыми воротниками, на головах у них появились ушанки, на руках – теплые рукавицы, которые держались на шнурке, как у детей. Обувались японцы в шубные ботинки. Даже на нос привязывали нашлепку. Вырядится так солдат и торчит на посту, согнувшись, винтовку зажимает под мышкой.
– Не климат им у нас, замерзнут, как тараканы! – смеялся Храпчук, выглядывая из обросшего инеем паровоза.
Как ю декабрьским утром из Читы прибыл семеновский бронепоезд. На серых вагонах, из амбразур которых выглядывали дула пулеметов и стволы пушек, выделялась черная надпись: «Усмиритель». По поселку поползли слухи: «Будут пороть нагайками всех, кто сочувствовал или сочувствует большевикам». На улицах были расклеены листовки:
«От начальника 5-й японской дивизии.
Ко мне поступили сведения, что в последнее время, вследствие создавшихся сложных обстоятельств, многие люди смеют делать самые разнообразные догадки о действиях японских императорских войск.
Я неоднократно уже объявлял и теперь еще раз объявляю особо, что японская императорская армия находится здесь для защиты справедливости и человечности, а потому я, немедля и беспощадно, приму самые решительные меры по отношению лиц, нарушающих спокойствие и порядок.
Судзуки».
Поселок притих. Но это только казалось.. Вечером того же дня стало известно, что с шоссе в поселок Хитрый остров свернула лошадь, запряженная в сани. Возчика не было. В санях, как поленья, лежало пять мертвых японских солдат и один младший офицер. Рано утром подводы выехали на лесосеку за дровами. Проводником ехал русский. Он и проводил заморских гостей прямо к Матросу.
Проводник доставил Матросу также письмо от Усатого. Подпольный комитет давал указание скрывающимся в тайге людям серьезно готовиться к налетам на тылы противника.
Глава двадцатая
ОТЦЫ И ДЕТИ
На уроке закона божия отец Филарет вызвал Кузю к доске. Прежде всего сделал замечание:
– Какой ты страшный: рыжий да лохматый! Почему волосы не причесал? Небось, утром поплевал на ладошку, чуть пригладил щетину и думаешь, что хорошо!
– Они у меня всегда торчком! – весело ответил Кузя.
– Торчком! – передразнил его священник. – Слово-то какое! «Отче наш» выучил?
– Эту молитву я давно знаю! – обрадовался Кузя.
– Прочти благоговейно! – отец Филарет встал из-за стола, приготовился слушать.
Кузя вытянул руки по швам и затараторил:
– Отче наш, иже еси на небесах...
– Неправильно! – остановил его священник. – Надо произносить: на небесех!
– На небесех! – поправился Кузя. – Да святится имя твое, да приедет царствие твое!..
– Что, что? – отец Филарет сделал шаг к ученику. – Не приедет, а приидет! Сие значит – придет. Какой же ты бестолковый!
Священник сел к столу, придвинул классный журнал и обмакнул перо в чернильницу. С первой парты зашептали: «Плохо». Законоучитель снова поднялся со стула и начал ходить перед доской.
– Ты мне еще по священной истории не отвечал... Расскажи о вознесении господнем!
Кузя потер переносицу, посмотрел на потолок, повернулся к ученикам. На задней парте Пронька, прижавшись к стене, раскинул руки, потом плавно покачал ими, как птица крыльями. Кузе все стало ясно, и он живо заговорил:
– Сначала Иисуса Христа распяли на кресте, а потом он улетел на небо и стал богом!
– Постой! – отец Филарет недовольно покачал головой. – Нельзя так... Не улетел, а вознесся!
– Ну, вознесся! – поправился Кузя и, пользуясь тем, что священник оказался спиной к нему, замахал руками точно так же, как показывал ему Пронька. Ученики захихикали. Отец Филарет резко обернулся. Кузя, сделав последний взмах, опустил руки.
– Кощунствуешь, Кузьма Зыков? – Законоучитель подошел к Кузе. – Сейчас выйдешь из класса, а завтра пусть придет ко мне твой отец.
– Тятьку на германской убили!
– Пусть придет мать!
– Мамка не придет. Она по людям ходит белье стирать. Учись, говорит, как знаешь, а мне не до тебя!
– Скажи, что я зову!
Кузя безнадежно махнул рукой.
– Все равно не придет!
– Да почему же? – не отставал отец Филарет.
Переступив с ноги на ногу, Кузя сказал:
– У нас квартирант один жил, какой-то из ссыльных, его политическим звали. Он всегда мамке говорил, что на небе никакого бога нет, одна атмосфера. Там и сидеть-то негде. А на облаках не усидишь, они вроде пара... Это мы тоже проходили. И про французских братьев Много... Мно...
– Монгольфье! – подсказал на весь класс Пронька.
– Ага, – закивал Кузя. – На воздушном шаре за облака поднимались они и никого там не видели!
Священник выпрямился, придерживая на груди большой серебряный крест.
– Хватит! Разболтался! Где же теперь этот
