врагов общественного порядка противятся распоряжением власти?».(3)
Тут явно чувствуется противостояние идеям революционной борьбы, пропаганда которых активно велась среди городских рабочих, той среды, куда часто попадали крестьяне, уходившие на заработки. Здесь они теряли связь со своими крестьянскими корнями и традициями.
Перенимали «городской» образ жизни, становились атеистами. Именно такая ситуация сделала их благодатной почвой для пропагандистов революционных идей.
Таким образом, церковь пыталась предотвратить процесс проникновения революционных идей в крестьянскую среду.
Еще одна интересная тема, поднимаемая в проповедях сельских священников это случай крушения царского поезда 17 октября 1888 года под Харьковом.
«Днем в 2 часа 14 минут, когда поезд, спустившись с уклона, шел по ровной насыпи со скоростью 64 версты, сильный толчок сбросил с места всех ехавших в поезде. Ужасная картина разрушения, оглашаемая воплями и стоном изувеченных, представилась глазам уцелевших от крушения», — так описывали современники эту трагедию.
Несмотря на ужасную катастрофу, все члены царской семьи и сам император Александр III остались целы и невредимы, и это стало восприниматься в народе как явленное чудо.
Данному событию посвящена проповедь «Царственные заветы. Поучение в день 17 — го октября». «…Государь поспешил на помощь к пострадавшим при крушении, лично высвобождал из-под обломков вагонов раненых и трупы убитых… Государем был вызван на станцию приходской священник. Приложившись благоговейно к св. кресту и поцеловавши у скромного сельского батюшки руку, Государь выслушал благодарственное Господу Богу молебствие по случаю чудесного избавления от величайшей опасности и панихиду по жертвам несчастного случая…».
Этот случай чудесного спасения должен был укрепить веру народа в сакральный характер государственной власти и богоизбранность династии Романовых и особо подчеркнуть почтительное отношение монарха даже к простому сельскому священнику.
Далее автор предлагает вспомнить заветы, оставленные Александром III русскому народу, и самый главный из них — «прежде всего беспредельная любовь к Родине, а также к страждущим и нуждающимся в нашей помощи.».(4)
Особое место в проповедях сельских священников уделялось милосердию и благотворительности. Взаимная помощь и забота об обездоленных считалась долгом для всех верующих людей: долгом не только гражданским, но и духовным, наравне с постом и молитвой. «Недостаточно еще, чтобы зрелище бедственного положения ближнего возбуждало в душах наших сострадание и готовность оказать им деятельную помощь. Милостыня — дело не только доброе, но и святое. А святое дело должно быть и
совершаемо свято, с благоговением и молитвою».(5)
В проповеди в неделю 19-ю по Пятидесятнице, озаглавленной «Закон жизни», ее автор священник Владимир Данкевич отмечает, что в селе ослабевает взаимная помощь друг другу «Все для себя и ничего для других — вот что сделалось законом жизни большинства людей». Отец Владимир отмечает, что в таком случае среди людей часто зарождается вражда и ссоры.
Здесь точно подмечен процесс разложения сельской общины: богатые крестьяне становились еще богаче и часто за счет использования дешевого труда своих бедных односельчан, а в сердца бедняков вселялась зависть и злоба.
Так в русской глубинке прорастали первые побеги европейского капитализма. Священник призывает, чтобы люди, живущие в одном селе или деревне, всегда откликались на призывы о помощи. «Мы желаем, чтобы люди помогали нам в нужде, беде и горе, — не будем же безучастны и сами к нужде и горю ближних. Поможем ближнему в труде — и он нам поможет, пособим ему в нужде — и он нам пособит, утешим его в горе, посетим в
несчастии и болезни — и он придет утешить нас, когда мы будем в таком же положении…».(6)
Простые слова, касающиеся повседневной жизни, часто звучали с амвона в проповедях сельских священников. Священник выступал не только как лицо духовное, но и как человек, наделенный житейской мудростью, несущий груз моральной ответственности за происходящее в его приходе.
Приходилось сельским батюшкам бороться и с таким извечным злом как пьянство. Особенно актуальна эта проблема стала в конце XIX века в связи с массовым уходом крестьян на заработки в город, где они попадали в общество городских пролетариев, лишенных каких-либо сдерживающих моральных норм, и где пьянство становилась частью повседневной жизни.
Возвращаясь в родные места, такие люди приносили с собой страсть к выпивке, вовлекая в этот порок своих односельчан.
В «Поучении при открытии чайной попечительства о народной трезвости. О вреде пьянства и необходимости борьбы с ним»(7) священника Павла Максименко особо подчеркивается отношение к пьющим как к больным, «расслабленным». К таким людям необходимо относиться с христианской любовью, а не с осуждением, считает автор проповеди.
Большая надежда возлагалась на открытие в селах «чайных», где бы крестьяне могли собираться для культурного проведения досуга. А победа над пороком пьянства называлась не иначе как исцелением. «Перемена внешней жизни страдавшего пьянством, его выздоровление, улучшение его хозяйства, благоденствие и радость семьи, изменение мнения окружающих о страдавшем к лучшему, долголетие его, правильное отношение к ближним и большее доверие к переставшему пьянствовать — все это приложится и справившемуся, все придет само собою, как только он перестанет пьянствовать.»
Как отмечает в своей статье «Вятские крестьяне в начале XX века»(8) историк В.Е. Мусихин, за 16 лет (с 1897 по 1913 гг..) в Вятской губернии произошел настоящий демографический взрыв. Население губернии, несмотря на высокую смертность и стихийное переселение за ее пределы, выросло на 800 тысяч человек. Большинство рождений приходилось на сельскую местность. Но этот рост не сопровождался пропорциональным увеличением продовольственных ресурсов, так как сельское хозяйство в основном носило экстенсивный характер.
Земля, обрабатываемая дедовскими методами, не давала необходимого урожая. Поэтому Вятское земство стремилось улучшить положение крестьян, всеми мерами способствуя повышению агрокультуры, обеспечивало на льготных условиях породистым скотом, элитными семенами, по умеренным ценам распространяло сельхозмашины и усовершенствованные орудия труда.
Но для того чтобы всем этим крестьянин захотел и смог воспользоваться, требовалось поднять общий уровень грамотности на селе.
Часто крестьяне не считали нужным отдавать в школу своих детей. «Умеет считать и писать и будет с него…». Пример такого противодействия можно найти в дневнике деревенского юноши Алексея Лалетина (1894):
«Тятя к школе доверчивей стает; главная часть, привыкает к такому порядку. Раньше, когда мы в училище думаем идти, то тятя ворчит, отклоняет нас, говорит, надо то сделать, другое сделать. Мы говорим, да что ты: ведь мы неделю работаем, сколько тебе надо, столько заставляй, а воскресенье надо на отдых… Когда мы собираемся в школу. То он теперь почти не ругается, а только молча злится да хмурится».(9)
Существовала настоятельная необходимость показать крестьянам все преимущества знания. И приходские священники включились в эту разъяснительную работу. Вот, например, «Поучение о пользе грамотности» священника Николая Кибардина.(10)
В составленной им
