Книга Человек-эхо - Сэм Холланд

Наклонившись, целует дочь в щеку, и та ворочается в кровати. Открывает глаза и смотрит на нее.

— Давай опять спи, птичка, — шепчет Кара.

— Ты ловила монстров? — спрашивает Тилли. — Папа сказал, что тебя нет дома, потому что ты ловишь монстров.

— Да, это так, любовь моя.

— А как они выглядят? — Глазенки Тилли сверкают в темноте. — Папа говорит, что они выглядят почти как мы с тобой.

Кара молча ругается на мужа.

— Да, но я обучена видеть разницу.

— А Джош — монстр?

Кара улыбается, подтыкает вокруг нее одеяло.

— Нет, твой брат никакой не монстр, это ты зря.

— А папа? А Ной? А дядя Нат?

— Нет. У нас тут нет монстров, Тилс. Я уже давно их всех отсюда выгнала. А теперь давай спи.

Тилли кивает, удовлетворенная ответом, закрывает глаза и перекатывается на другой бок, прихватив с собой сову.

Кара поднимается и идет в свою собственную спальню, чистит зубы в примыкающей ванной комнате, не зажигая свет. Ей не хочется смотреть на себя. Видеть то, что прошедший день сделал с ее лицом. Потом раздевается и залезает в постель, прижавшись к спине мужа. Тот что-то неразборчиво бурчит.

— Ру? — шепчет она. — Ты не спишь?

Кара знает, что он спал, и ей совестно за то, что разбудила его. Хотя он тут же вновь задремывает, и она завидует способности своего супруга безмятежно дрыхнуть при любых обстоятельствах.

Откатывается от него и лежит на спине, глядя в потолок. Дожидается, пока усталость не возьмет свое — ждет того блаженного забвения, которое, как она знает, так никогда и не наступит.

Глава 24

Раннее утро. Все еще темно, когда боль будит его. Гриффин ерзает в постели, оценивая масштаб проблемы, и медленно садится. Вроде ничего такого, к чему он не успел бы уже привыкнуть, так что осторожно встает, направляется в кухню.

Квартира простыла, и он поеживается, сразу покрывшись гусиной кожей. Почти на ощупь находит рюкзак, вытаскивает коробочку с капсулами, быстро проглатывает сразу две.

Он не из тех, которых в кино называют хорошими парнями, — Гриффин всегда знал это. И его ничуть не обидели слова Джесс — да, такой уж он человек. Даже только поступив на службу в полицию, он не был одним из тех образцовых новобранцев, что заглядывают в рот начальству и щеголяют в гладко выглаженных рубашках и начищенных ботинках. Всегда держался в сторонке и в задних рядах, вечно с сигаретой в руке.

Но именно его позвали в тот раз, когда один отморозок не хотел заходить в свою камеру. Как раз его отправляли в одиночку в самые сомнительные районы. Гриффин всегда был скор на руку — сломанные кости и фингалы под глазами буквально усеивали его послужной список. Но он свои задачи выполнял, и если это означало несколько дополнительных фунтов, потраченных государственной системой здравоохранения, то на это обычно закрывали глаза.

От рядового патрульного Гриффин дослужился до детектива-констебля, а потом и до детектива-сержанта, пусть даже письменные экзамены сдал лишь каким-то чудом. Налаживал взаимовыгодные отношения и с хорошими парнями, и с плохими, всегда был готов ответить услугой на услугу, завоевал уважение по обе стороны преступных баррикад.

А потом все покатилось под откос.

Он идет обратно к кровати и садится, матрас прогибается под его весом. Джесс слегка ворочается во сне, и он смотрит на нее. Гриффин рад, что она вернулась. Ему не хочется думать почему, но когда он услышал ее голос по телефону, то не стал медлить. Просто забрался в машину и привез ее сюда.

Он чувствует стремление защитить ее, ощущает некую связь, соединяющую их обоих, — особенно после того, что она с собой сделала. Ее муж, его жена — оба убиты одним и тем же человеком, но дело не только в этом. Гриффин понимает, как чувствует себя сейчас Джесс, видит в ней такое же стремление к саморазрушению, постоянное чувство собственной несостоятельности.

Гриффину хорошо известно, каково это — быть другим, живущим не в том же мире, что и все остальные.

Даже еще до того, как все это произошло, он постоянно присматривался к людям, живущим нормальной жизнью. К мужчинам где-нибудь в супермаркете, играющим со своими детьми, едущими на работу. И подавляющее большинство их выглядело счастливыми. Как такое вообще возможно? Неужели они не сознавали, сколько всякой дряни и мерзости в окружающем их мире? Сколько в нем несправедливости, проблем, беспокойства? В итоге Гриффин пришел к мысли, что, может, это не с ними что-то не так — наверное, это он сам устроен как-то по-другому.

Но это означает, что он может смотреть на фотографии с мест преступлений, на все эти мертвые тела, не моргнув и глазом. Это не оставляет его без сна по ночам — не собственно подобные картины, во всяком случае. Он безропотно принимает тот факт, что смерть и разрушение — это то, ради чего он создан.

Гриффин ложится обратно рядом с Джесс и тянет на себя одеяло. Ощущает волну тепла от ее тела — слегка несвежего, немного липкого от пота, но это все равно почему-то прибавляет настроения. Он так до сих пор и не понимает, почему она вернулась. В свои самые темные моменты Гриффин иногда подвергал сомнению любовь Миа — спрашивал себя, почему она с ним, несмотря на все его далеко не безупречные поступки. «Я в безопасности рядом с тобой, — говорила она, уютно свернувшись калачиком рядом с ним, словно кошка. — Я — твоя, а ты — мой. Я знаю, что ты будешь всегда присматривать за мной».

Но плохо он смотрел, разве не так? Только не тогда, когда это действительно было вопросом жизни и смерти.

Гриффин таращится в потолок в темноте, дожидаясь, пока наконец не забрезжит рассвет — когда должным образом начнется день, когда исчезнут все следы сна. После того открытия, которое они сделали, его решимость горит ярче, чем когда-либо.

Он видит, что творит этот психопат. Знает, что поймает его. И знает, что заставит его за все заплатить.

Чего бы это ни стоило.

День четвертый

Четверг

Глава 25

— Джеффри Дамер — осужден за убийство семнадцати мужчин и юношей в промежутке между тысяча девятьсот семьдесят восьмым и девяносто первым годами. Особо увлекался расчленением тел, не брезговал изнасилованиями и некрофилией.

Гриффин стоит