поёт. С моей смертью всё чудо кончится.
— Можно вопрос не в тему? — поинтересовался волк, и Змей кивнул, — а зачем ты заставил деревню говнище собирать, если твое дерево растет само, по волшебному слову.
— А что им еще делать, людишкам глупым? Им занятие, мне — веселье.
Ваня хотел было сказать слово язвительное, но промолчал. Впереди открывался вид на Змеев терем. Он был гораздо больше, чем терем князя Дмитрия. Три этажа под изящной крышей в виде луковок, крытых свежими желтыми липовыми лепестками, нарядно располагались в облачных клубах.
— Выбирай любую горницу, да ложись почивать, — гостеприимно предложил Огненный Змей, но Ваня вспомнил про Жар-птицу. «Стоит ли узнать о ней теперь либо дождаться, когда изверг спать ляжет и тайно порыскать по его владениям? — подумал Ваня — А, может, и не надо в бой с ворогом вступать, а слямзить тихонько яблок поболее да клетку с Жар-птицей, да и дёру вниз. На сером скакуне доберусь до дому, батюшке с матушкой скажу, что дело моё обстряпано. А коли Огненный Змей в наших краях появится, обману, что новый народился, страшнее прежнего».
Огненный Змей точно услышал мысли Вани и ухмыльнулся.
— Коли не хочешь спать, я могу и дальше тебе диковины показывать. Есть у меня гусли-самогуды, шапка-невидимка, сапоги-скороходы, ковёр-самолёт. Храню я их в своей скотнице, ежели пожелаешь — подарю. Дорогому гостю ничего не жалко.
— Что же ты и прежним витязям запросто так подарки делал? — ехидно поинтересовался Ваня.
— Нет, Иванушка, — покачал Змей Огненный, — я их сразу убивал, без лишних разговоров, и в терем мой не звал.
— Отчего же царевичу исключение сделал? — поинтересовался Серый Волк.
— Время придет — узнаешь.
Ваня хмыкнул, не веря ни добрым льстивым речам вражины, ни его ласковым взглядам. «На меня отец родной и братья кровные так не взглядывали, и никаких причин верить Змею у меня нет», — напомнил себе Ваня и задал вопрос.
— Бабка-яга сказывала, что взял ты в плен её дочь, и велено мне освободить её из-под твоей власти. И уж, конечно, обещание я своё сдержу.
— Много девиц-красавиц гостит в моем дому, — хитро прищурился Змей, — насильно не держу никого. А если девка слезы льёт да вопли извергает, такая уж девичья задача: покорность выказывать и слабость свою женскую, в которой сама сила и таится. Разве твоя подружка Власта не мечтала ко мне в заоблачный терем попасть?
Ване нечего было ответить, и спрашивать он хотел не о дочери Бабы Яги, а о коробейнице Красе. И воспоминание о прекрасной девушке с глазами цвета янтаря и румянцем на всю щеку, наполнило сердце царевича печалью и злостью. Вот кого он хотел освободить пуще другой, вот из-за кого он с удовольствием отрубит Змею его поганую голову. И никакие белкины похоронные песни не собьют его с пути, и никакие жалостливые причитания трусливого ворога, который откладывает честный бой, не разжалобят.
— Покажи мне, поганец, где твои пленницы обитают! — молвил Ваня и сурово насупился, — Не то сам сыщу, тебе же хуже будет.
Запрокинул Змей голову и рассмеялся таким искренним смехом, что даже волк головой мотнул от досады. Ваня выставил вперед ногу в сафьяновом сапоге и поправил кудри, приосанился. Всем своим видом он говорил: «Смейся, смейся, пока я разрешаю. Гляди, не подавись».
— Слово молви заветное! — подсказал Серый Волк и за спину царевича спрятался.
Ваня чуть не ахнул. Если подумать, то в этом заоблачном царстве Змея всё появлялось по его слову. Может, и теперь сработает?
Глава 19
— Жар-птица, девица пленённая, появись, покажись, — сказал Ваня громко и для пущей убедительности ногой в сапожке притопнул.
Озарилась округа невиданным доселе ярким светом, ослепила глаза царевичу, что пришлось ему зажмуриться и рукавом лицо закрыть. Когда резкая боль в глазах приутихла, Ваня посмотрел и увидел, как висят на деревьях прекрасного змеева сада семь золотых клеток, а в каждой сидит птица красоты светозарной, неземной. Не ожидал царевич такого увидеть, и понял он, отчего Змей так развеселился. Мыслимо ли выбрать одну-единственную? Тем более, что Ваня так до сих пор и не знает, выбрать ли ему сердцем коробейницу Красю или выбрать умом бабкину дочку, свою будущую суженую.
— Что же, гость мой долгожданный, соперник храбрый и хитромудрый, выбирай ту, за которой пришёл. А мы проверим, прав ты или нет. Только знай, что попытка у тебя одна. Ошибешься — я всех Жар-птиц на ужин пущу, будут на вертелах красоваться, а перья их диковинные твоему алчному брату подкину.
Взглянул Ваня на Змея и увидел, что тот не шутит, и уже по царскому его кафтану бежит серая рябь, будто он истинный облик хочет принять. Стал Ваня мимо клеток прохаживаться да примечать отличия. Все на одно лицо. Острые клювики, удивленные бровки, а над ними пушистые хохолки. Маленькие головушки на длинных шейках, блестящие грудки с короткими и остренькими перьями и роскошные крылья, скромно сложенные по бокам. От мелких перышек к самым крупным рисунок менялся, переливалась мозаика невиданного Иваном узора. Каждая развернула хвост веером, чтобы царевич мог полюбоваться богатством оттенков золота. Казалось, невиданный художник рисовал линии и завитки на перьях лучами солнца. Юноша присмотрелся. У одной Жар-птицы не хватало перышка в хвосте, показалась и спряталась едва заметная прогалина, и у неё же на клетке висел крохотный золотой замочек, а другие клетки запирались на крючки. Иван оглянулся на Змея Огненного, который не отрывал взгляда от царевича и потребовал ключик от замка. Змей повиновался, и вот уже жар-птица пересела на руку Ивана, как когда-то садилась пустельга-охотница.
— Покажи личико, девица, — ласково попросил царевич, и птица вспорхнула, а когда ее лапки коснулись земли, оборотилась она девицей.
Смотрел на неё юноша и налюбоваться не мог. Крася… Неужели это она?
— Как зовут тебя, диво-дивное, чудо-чудное? — спросил волк.
— Красой Ненаглядной маменька нарекла, — скромно потупившись ответила девушка, — нарекла и в чаще лесной спрятала, чтобы не обидел ни тать, ни вор, ни басурманин. Ни купец заезжий, ни сын царский. Убежала я из избушки на курьих ножках и в бараньих рожках, к коробейникам прибилась. Стала Красей прозываться. А потом похитил меня Любостай, и не один век я в
