не запасть в ее душу79. Она систематически убеждает мужа, что во время войны повсюду непосредственно должен слышаться его царский голос. Когда Царь принял на себя верховное командование и не успел еще доехать до Могилева, А. Ф. выступает с проектом посылки флигель-адъютантов на фабрики и заводы, чтобы иметь «свои глаза…, даже если свитские мало понимают… Важно, чтобы видели, что они присланы тобой и что не только Дума за всем смотрит». Через несколько дней (29 августа) А. Ф. настойчиво повторяет: «Не забудь разослать свитских… по разным фабрикам от своего имени – пожалуйста, сделай это. Это произведет прекрасное впечатление и докажет, что ты за всем наблюдаешь, а не одна только Дума сует свой нос во все». Этим политическим соревнованием определялись и отношения Императрицы к общественным организациям, работающим на войну. Она настоятельно требует опубликования денежных средств, отпущенных в распоряжение земского и городского союзов, желая показать «народу», что общественная работа, в сущности, дело правительства. «Можно заплакать, – писала А. Ф. в сентябре 1916 г., узнав, что полмиллиарда выброшено на союзы, – когда существующие организации могли бы сделать чудеса в 1/4 этой суммы».
II. Вокруг гибели Китченера
Придирчивые комментаторы интимной переписки найдут другие указания – другие «знаменательные совпадения», будто бы свидетельствующие о подготовке в тиши смены «дружбы» с Англией на «дружбу» с Германией. Недаром А. Ф. еще 2 ноября написала: «В Афинах приняли австро-германскую депутацию – враги напряженно работают для достижения своих целей, а мы всегда доверяемся и всегда нас обманывают. Всегда надо энергично следить за Балканами и показывать им нашу силу и настойчивость. Я предвижу ужасные осложнения по окончании войны, когда надо будет разрешать вопрос о балканских государствах, и опасаюсь, что эгоистическая политика Англии резко столкнется с нашей. Надо ко всему хорошенько подготовиться, чтобы не иметь неприятных сюрпризов. Надо их прибрать к рукам теперь, пока у них большие затруднения».
Эта «недоверчивость» – «полуприкрытая» вражда к союзникам80 – выступает «наглядно и отчетливо» при позднейшем получении известии о гибели английского фельдмаршала Китченера («торжествуя при известии о гибели Китченера» – так прямо у Семенникова и сказано про отношение к событию А. Ф.). Эта определенная уже клевета родилась на почве сообщения А. Ф. мнения, высказанного Распутиным Вырубовой: «Она позабыла тебе сказать, – пишет А. Ф. 5 июня (1916 г.), – что, по мнению нашего Друга, для нас хорошо, что Китченер погиб, так как позже он мог бы причинить вред России, и что нет беды в том, что вместе с ним погибли его бумаги (?!). Видишь ли, Его всегда страшила Англия, какой она будет по окончании войны, когда начнутся мирные переговоры». Тот, кто хочет быть элементарно объективным, не ограничится одной оторванной выпиской из письма 5 июня. Китченер погиб 24 мая. В ночь на 25-е, между часом и двумя А. Ф. телеграфирует в Ставку: «Какая ужасная катастрофа с английским крейсером, на котором был Китченер». «Как ужасна гибель Китченера», – повторяет она в дневной телеграмме. И вновь в письме, помеченном той же датой: «Какой ужас с Китченером! Сущий кошмар, и какая это утрата для англичан». На другой день, 26 мая, А. Ф. видела «Друга» в отсутствие Вырубовой. Он ничего не сказал тогда по поводу гибели Китченера.
Можно было бы пройти мимо тех сплетен, которые возникли в связи с гибелью Китченера (уже в то время делались намеки на предательство, в котором повинна была чуть ли не сама русская Императрица, – Деникин отмечает такие разговоры в армии), если бы в позднейших исторических изысканиях они не находили отклика. Так, напр., в серьезном эмигрантском журнале «Современные Записки» в статье редактора означенного органа Вишняка «Падение абсолютизма» можно найти непрозрачные намеки на то, что гибель Китченера стояла в связи с шпионской работой, которая велась вокруг Распутина. Эти люди умели узнавать от Распутина все, что знал он – из высших, конечно, источников. «Чтобы убедиться в обоснованности таких сомнений, – писал автор, – достаточно прочесть внимательно (этого-то как раз автор и не сделал!) переписку царицы с царем». «21 мая 1916 г., – продолжает Вишняк, – царица приписывает в конце письма: “Говорят, что Китченер приезжает 28 сюда (или – в тексте) в Ставку”. Через три дня 24 мая крейсер, на котором шел Китченер, затонул близ Оркнейских островов. Через несколько дней (5 июня. – С. М.) царица сообщает утешительный отзыв Распутина». При действительно внимательном чтении переписки прежде всего можно установить, что А. Ф. запрашивала мужа о приезде Китченера не 21-го, а 22-го – поздно вечером. Раз в этом запросе сказано «говорят», то, очевидно, А. Ф. узнала не из секретного источника, т.е. не от мужа. Николай II не успел даже ответить, как крейсер был взорван снарядом, выпущенным вражеской подводной лодкой. Поразительная быстрота, с которой действует шпионская организация!
Жандармский генерал Комиссаров еще за несколько лет перед тем (24 г.) в американской прессе уточнил версию «предательства», в котором повинны не столько Распутин и Императрица, сколько сам Царь. Хотя отъезд Китченера держался в такой тайне, что командир крейсера «Гемпшир» узнал о месте назначения своего рейда только по выходе в море при вскрытии запечатанного конверта, немцы были своевременно осведомлены через посредство некоего Шведова, специально выехавшего из Петербурга для этой цели в Стокгольм к немецкому посланнику ф. Луциусу. Откуда Шведов узнал? Парижский орган Керенского «Дни» в свое время разоблачения Комиссарова, доверившись им, подытожил в следующих словах: «Такова была цепь, благодаря которой погиб Китченер, – пьяный царь, проболтавший секрет о приезде Китченера Воейкову, Воейков выболтал этот секрет Андронникову, Андронников передал его Шведову, а Шведов – немецкому послу в Стокгольме». Семенников со своей стороны нашел «некоторые признаки достоверности» в рассказе Комиссарова, который по своему авторитетному положению в Охр. отд. мог знать дело «из первоисточника» – Комиссаров утверждал, что он получил специальное распоряжение в личной аудиенции расследовать дело, и это расследование производил через своих агентов, наблюдавших за Распутиным. Но все-таки Семенникова смущало письмо А. Ф. от 13 апреля 1915 г., в котором упоминался некто Шведов: «Представь себе, в лазарете Ольги Орловой был молодой человек Шведов с георгиевским крестом (немного подозрительно, как мог вольноопределяющийся получить офицерский крест, мне он сказал, что никогда вольноопределяющимся не был) – совсем мальчик на вид. Когда он уехал, в его столе нашли немецкий шифр, а теперь я знаю, что его повесили, как
