топтавшиеся в неистовой толчее, месившие глину, оступавшиеся. И он делал что мог: хватал, царапал, дергал, валил эти зеленые слоновьи ноги в огромных бутсах… Он пытался кинуться на помощь Палихину, но увидел, как высокий парашютист ударил с маху прикладом автомата юнгу по голове и тот упал навзничь.
В ту же минуту сзади на фашиста кинулся Сташук:
– А, фашисюк, жаба, получай! Так, добро! Капка, держи его там снизу!
Капка что было силы рванул фашиста за ногу. Тот поскользнулся, и Сташук ударил его сзади бебутом под лопатку.
Немец тяжело осел и кулем перевалился через Капку на дно рва. Капка весь съежился от омерзения и выбрался из-под тяжелого тела. С немцами во рву было покончено. И в это время из-за железнодорожной насыпи у затона ударили через прорану автоматы и пулеметы. Это прибыло первое подкрепление. Красноармейцы вместе с ополченцами бежали к берегу затона. Уже наплывало, становясь все громче и яростнее, протяжное «ура-а!».
И вдруг сбилось, замолкло… Откуда-то сбоку длинными и частыми очередями забил с островка немецкий пулемет. Это один из парашютистов засел в маленьком блиндаже-пещерке по ту сторону рва, ближе к берегу острова. Юнги видели, как красноармейцы, пытавшиеся пробиться к берегу, падали, сраженные пулями. Добраться до пулеметчика было невозможно: он вел круговой обстрел, нельзя было высунуть голову изо рва.
И тут Витя Сташук вдруг вспомнил:
– Стой, ребята! Помните, мы, когда практические занятия вели, в том конце рва подземный ход сообщения начали рыть для соединения с пещерой. Айда туда!
Они, сгибаясь, пробежали по дну рва в конец, где был подземный ход. Тесная лазейка полуосыпалась и зияла зловещей чернотой.
– Ну-ка, дай-ка я!.. Разрешите, товарищ мичман?
Но как ни прилаживался Сташук, широкие плечи его не проходили в полуосыпавшуюся лазейку. Он вылез, приподнялся, стряхнул землю и вопросительно посмотрел на Капку Бутырёва:
– Эх, кабы ты моряком был, а, Капитон?..
– Это туда подлезть-то? А?
Капка заглянул в ход. Казалось, злой черный ветер дул оттуда: сквозило сырым, могильным холодом. Капка помедлил немножко. Тоскливый озноб пробрал его разгоряченное тело. Лицо Арсения Петровича Гая проплыло у него перед глазами. Арсений Петрович надеялся на Капку, и синегорец Капка не мог подвести его. Капка молча сбросил шинель, взял в зубы нож, а в руку гранату, кивнул на прощание Сташуку и решительно ввинтил свое маленькое тело в подкоп.
Немецкий пулеметчик внимательно проглядывал из своего земляного гнезда весь противоположный берег затона.
Берег отлично простреливался. Это был опытный парашютист. Он видал многие виды и в воздухе и на земле. Сперва он был спокоен. Все шло как надо. Но что-то непонятное внезапно произошло сзади него во рву. Оттуда слышались выстрелы, вопли, взрывы гранат. Потом стихло. Это начало его очень тревожить. Тащить туда на подмогу свой пулемет он не решался. Но меньше всего он думал, что опасность грозит ему из-под земли. В это время красноармейцы и ополченцы опять бросились к берегу затона. Парашютист устроился поудобнее, оперся спиной о край гнезда и припал к пулемету, чтобы дать снова очередь по наступающим. Но вдруг под ним зашуршала глина, что-то цепко и больно ухватило его за лодыжки, и, прежде чем фашист что-нибудь сообразил, он оказался мгновенно втянутым по пояс в рыхлую землю. Пулемет свалился ему на голову и оглушил. Прошло минут пять. Выстрелы в Затоне стихли.
Бой кончался. У выхода из подземной траншеи, заглядывая в черноту, на корточках замерли юнги. – Немец-то, пулеметчик, уже сколько времени как смолк… – А Капки нет, – сказал встревоженный Сташук. – Ка-ап-ка! Ка-ап-ка! – закричал он в подкоп. Ответа не было.
– Я как-нибудь пролезу за ним, задохнется ведь, – решительно сказал Сташук. – Или вылезу наверх и так, полем, побегу.
– Сташук, отставить! – крикнул на него мичман. – Куда? Не дури!
Прошло еще несколько минут. Сташук, стуча себя от волнения по коленке, сидел на корточках у лазейки и всматривался в молчаливое жерло подкопа. Потом он встал и молча отошел в сторону. Пропал Капка, погиб парень… Не надо было его пускать. А что скажет Рима, когда узнает, что это сам Сташук послал Капку на смерть?..
– Лезет, будь он неладен, лезет! – закричал вдруг один из юнгов.
Сташук одним прыжком подскочил к лазейке и растолкал всех. Из подкопа в ров задом выполз Капка. Он был весь в глине. Глина забилась ему в уши и в ноздри. На лбу кровоточила глубокая ссадина. Это был след каблука пулеметчика, который успел лягнуть Капку под землей.
– Капка, друг, браток, живой! Ух, Капка ты эдакий!.. – кинулся к нему Сташук, теребя, обнимая.
– Он дальше никак не пролазит, – прерывисто и виновато сказал Капка, еле ворочая языком.
– Да кто не пролазит?
– Фриц этот. Я его за ноги потащил, туда втянул, где подкоп, а он дальше уже не пролазит ни в какую…
– Ай Капка! Вот так шпиндель! – ахнули юнги.
– А что это лоб-то у тебя в крови?
– Это… – начал было Капка, но сомлел и повалился бы на землю, если бы его не подхватил Сташук.
В грязной, бессильно повисшей руке Капки торчал какой-то лоскут.
– Гляди-ка, ну и ну!.. От фрицевых штанов образчик прихватил! – сказал один из юнгов.
Когда Капка окончательно пришел в себя, кругом стояли красноармейцы и ополченцы.
Прибыл на лодке мастер Корней Павлович. Оглушенного немца-пулеметчика с немалым трудом вытащили из-под земли – так крепко засунул его в проход Капка Бутырёв.
Придя в себя, парашютист понял, что дело кончено, весь десант уничтожен.
– Ну, Бутырёв, молодец, добро́, – сказал мичман. – Из тебя бы, пожалуй, даже и моряк вышел!
– У него дела и на земле хватит, – тотчас же ответил мастер.
– Ну что же, тоже хорошее занятие.
– Ну, как здоровье-то, Капитон? Ты герой, говорят?
– Он немца за ноги под землю утянул, честное слово! – подтвердил Сташук.
– Точно, – промолвил мичман. – Хорошо нам помог. Живьем здоровенного фрица в преисподнюю завлек. Еле откопали. Вот, глядите какой!
Здоровенный фашист, помятый и бледный, моргал потными веками:
– Дас ист унмёглих![22] Я завсем засипалься унтер грунт…
– Чего, чего он сказал? – встрепенулись юнги.
– Эх, батеньки-матеньки, жаль, переводчика нет, – произнес мастер. – Втолковать бы ему… Ну куда вы, немцы, лезете? Не ступить же вам через Волгу ни в жизнь, никогда.
В уме вы, что ли? Куда залезли, сами соображаете?
Он оглянулся, замолчал и посторонился, сдернув картуз с головы. Сташук отступил, потом резко отвернулся, снял бескозырку и спрятал в ней лицо. Мимо пронесли на шинели убитого Палихина. Красноармейцы медленно опустили тело юнги на землю рядом с другими убитыми. Все сняли шапки и стояли, понурив обнаженные головы.
– Вон лежат под шинелями сыночки, – проговорил мичман, – не дошли до открытого моря, полегли, дорогие, в бою. Превечная им слава!
Он яростно взглянул на фашиста:
– Эх, немец, еще икнется вам за это дело! Так икнется, что и дух из вас, проклятых, выскочит!..
Он шагнул к пленному, сгреб его
