окраинных домов и с пугающей неотвратимостью надвигалась все ближе…
Врач, набрав номер, ждал. Яша стоял рядом. Отчетливо были слышны длинные, тоскливые безнадежные гудки.
— Не берет, — сказал наконец врач.
— Может быть, неправильно набрали номер?
— Я помню этот номер, даже когда напиваюсь до потери сознания. Такая вот странность. Надеюсь, что когда-нибудь она мне ответит.
— Очень даже может быть.
— Не может. Не берет трубку. Спит. Скорее всего, не одна. Она, конечно, сволочь, но она роскошная женщина, Яков. Этого никто не сможет отрицать.
— Подождите, она проснется.
— Она давно проснулась. Просто не хочет брать трубку. Она умная. Откуда могут звонить в три часа ночи? Только из больницы. Кто может звонить из больницы? Только я. У меня сегодня ночное дежурство. Если я звоню, значит, пьяный. Вдребезги пьяный. Это она отлично знает по многочисленным прежним примерам. О чем можно говорить с пьяным человеком? Лучше совсем не говорить, что она и делает.
Врач положил трубку.
— Чуда не получилось. Появление на свет существа разумного и свободного откладывается. И вообще… Зачем нам бежать, Яков?
В это время приоткрылась дверь палаты, и на пороге в накинутом на плечи пиджаке с орденами возник Николай Степанович.
— Ни фига себе! — с явным ошеломлением прокомментировал его появление врач и повернулся к Яше: — Ты что, опять кричал?
Яша был поражен не меньше врача.
— Нет… — сказал он растерянно. — Я о нем забыл.
Из-под руки Николая Степановича выглянула Тася. Она испуганно посмотрела на врача и поторопилась объяснить:
— Я ему горшок давала. Говорю, зачем встаешь, снова сдохнешь. Никак не слушает. В уборную ему надо. Я откуда знаю, где тут для мужиков уборная?
— Объясняю, сам разберусь, так она ни в какую, — смущенно пробормотал Николай Степанович.
— Я тебе помогать буду, — не отступала Тася.
— Объясните ей, товарищ врач… — чуть не плача сказал Николай Степанович, переминаясь с ноги на ногу.
— Я помогу… — сказал Яша и повел Николая Степановича по коридору.
Тася проследила за ними ревнивым взглядом и хотела уже вернуться в палату, но врач пальцем подозвал её к себе.
— Твоя работа?
— Зачем моя? — обиделась Тася. — Сам встал.
— Сами в таком состоянии не встают, — не согласился врач. — Причина требуется. Повод.
— Не знаю, что требуется. Говорит — умирать легко, жить трудно.
— Готов согласиться. Хотя и жизнь, и смерть в наше время одинаково омерзительны.
— Он тоже про время говорил, — кивнула Тася. — Ругать, говорит, легко, помогать надо.
— Помогать? — удивился врач. — Кому?
— Откуда знаю? — пожала плечами Тася. — Всем.
— Всем? У нас уже один имеется… Тоже всем помочь хочет. Горшки за вами выносит. Не сегодня завтра помрет. Думаешь, наша великая Родина оценит его подвиг?
— Он тоже про Родину говорил, — ничего не поняла Тася.
— Да? Интересно…
— На меня она похожая.
— Кто?
— Ну, эта… Родина.
— На тебя?
— На меня. Сейчас на меня, — испуганно подтвердила Тася.
Врач начал хохотать. Сначала негромко, потом, запрокинув голову, все громче и громче.
— Уйди… — махнул он рукой на Тасю. — Уйди с глаз… Чтобы я тебя не видел больше…
Тася торопливо заскочила в палату и, сделав большие глаза, сказала:
— С ума, однако, сошел…
Врач резко оборвал смех и некоторое время стоял неподвижно. Пошел по коридору. Услышав, что по лестнице поднимаются Николай Степанович и Яша, отступил за шкаф и прижался к стене.
Николай Степанович объяснял Яше, что с ним произошло.
— Если раньше я двигался со всей страной к коммунизму, то куда я двигаюсь сейчас? Можешь ответить? Не можешь. Значит, получается еще один вывод. Если я к коммунизму двигался в неверном направлении, то жизни моей нет никакого оправдания. Никому она в таком случае не нужна. Значит, можно меня и на машину сменять.
— Почему на машину? — удивился Яша.
— Так это… Колька, племяш… Дом ему помог, корову купил, стенку, как супруга моя скончалась, считай почти новую отдал. Денег сколько раз… Прибежит — то одно, то другое. Обрадовался поганец. Теперь, предполагает — его жигуленок. Мне, как в Афгане тяжело раненному, еще при прежней власти выделили. Я на нем, считай, и не ездил. Новый совсем…
Они прошли мимо. Врач выбрался из своего укрытия и подошел к кабинету главного врача. Пригладил волосы, постучался. Не дождавшись ответа, взялся за ручку и сильно дернул. Дверь дрогнула, но не поддалась. Тогда он взялся за ручку двумя руками и дернул изо всех сил. Замок не выдержал, дверь распахнулась.
В палате все смотрели на Николая Степановича. Яша стоял рядом.
— На цацки твои поглядишь, боевой вроде мужик, а хуже Верки. Нашел на что обижаться, — сердилась Зинка. — Меня про этот коммунизм спроси, я и не скажу толком. Так… выдумали на нашу голову. Таська, может, ты знаешь?
— Спать хочу, — обиженно буркнула Тася.
— Не нашего ума это дело, — встряла Вонючка.
— Это когда все люди поровну жить будут. И по любви, — мечтательно улыбаясь, объяснила «покойница».
— Я с тобой, может, поровну не захочу, — не сдавалась Зинка. — Мне одного мужика сейчас за глаза хватит, а Таське их десяток подавай. Какое у нас с ней равенство?
— При коммунизме каждый будет жить, как захочет, — тихо сказала Нина Тарасовна.
— Так хотелка тоже неодинаковая, — напористо продолжала Зинка. — Я так захочу, ты эдак. И будем друг дружке на ноги наступать.
— Я из-за него людей убивал, — тихо, словно самому себе, сказал Николай Степанович. — Какое мне теперь оправдание, если они его и знать не желали?
— Сам, что ль, убивал?! — еще больше взъярилась Зинка. — Приказали, вот и палил во все стороны. А не стал бы, так тебе бы быстро место сыскали. Пусть те, кто приказывал, ложатся и помирают. Тоже мне надумал. И так мужиков, как в степи пеньков. Дом-то хороший бросил?
— В нашей местности лучше ни у кого.
— И деток не имеется?
— Не довелось. Не рассчитали мы с покойницей это дело. Пасеку жалко. Двадцать семейств содержу. Как они там без меня? Оголодают в такие погоды. Кольке только машину подавай, а что живое — огнем сгорит. Собаку и ту извел…
Врач сидел за столом в кабинете главного врача и писал заявление. Размашисто расписался и, далеко отстранив от себя листок, вслух прочитал написанное:
— Главному врачу участковой больницы номер один Н.Н. Курбатовой. Заявление. Уважаемая Наталья Николаевна! Вопреки вашему необъективному мнению, что я не способен на окончательное решение, прошу уволить меня по собственному желанию с сегодняшнего числа, в связи с тем, что я не верю в наше совместное светлое будущее. В просьбе прошу не отказать.
Он оставил заявление на столе, на самом видном месте, тяжело поднялся и
