— Эй, Лоренцо? Ты там живой под всем этим тряпьем?
Лоренцо при звуках знакомого голоса покосился влево, где на соседней койке лежал Вудс. Наверное, его также ранили, но из-за насмешливой ухмылки Лоренцо не мог сказать это с полной уверенностью.
— И как раз вовремя, — продолжил Вудс. — Я уже пару часов как не сплю, а ты тут до сих пор храпишь. Какой смысл победы в самой крутой заварушке из всех, в которых сражалось наше отделение, если после этого не можешь потрещать о ней со своими корешами, а?
— Мы… значит, мы победили?
Вудс удивленно поднял бровь:
— Я спишу это на то, что ты просто обалдел от счастья. Конечно победили, Лоренцо!
— Я… я слышал насчет Башки.
Вудс надулся:
— Ага. Мы потеряли Башку. И судя по всему, Акульего Корма тоже. Они ищут его уже все утро.
В памяти Лоренцо вспыхнуло воспоминание о том, как Малдун бежит на свет прожектора орочьего бронехода, и он почувствовал резкую боль в животе.
— Они не найдут его, — тихо сказал катачанец.
Вудс одарил его почти умоляющим взглядом, и Лоренцо понял, что должен поведать последнюю историю Малдуна Акульего Корма, дабы его история продолжала жить. Эта честь и обязанность лежала теперь на его плечах. Поэтому он набрал в грудь воздуха, на мгновение закрыл глаза, чтобы подобрать нужные слова, и рассказал ее. Он описал, с какой отвагой Малдун шел на смерть. Лоренцо упомянул о ране на голове, ведь то, что, получив ее, Акулий Корм продолжал сражаться, делало его еще более героическим. Немного преувеличил количество убитых им орков — ведь вокруг было темно и много дыма. На бронеходе вполне могло оказаться четырнадцать или пятнадцать зеленокожих, а Лоренцо не хотелось преуменьшать заслуг товарища. Вудс слушал рассказ со все возрастающим уважением в глазах, и, когда Лоренцо закончил, он с силой выдохнул через крепко стиснутые зубы и согласился, что Акулий Корм пал смертью храбрых. Лоренцо чувствовал странную гордость за то, что был там и видел этот подвиг, но более всего оттого, что теперь о его товарище никогда не забудут, и на душе у него стало чуточку светлее.
— Некоторые видели, как погиб Башка, — поведал ему в ответ Вудс. — С ним была пара наших, орки прочесывали джунгли, поэтому они не успели найти хорошее укрытие до того, как все покатилось к чертям собачьим. Они видели, как Башка позволил оркам найти себя, ведь сделай они еще несколько шагов, то натолкнулись бы на Дикаря и, возможно, на Майерса. Он отдал жизнь, чтобы выиграть для остальных время. Выскочил и палил во все, что движется. Признаюсь, у меня частенько не находилось времени для старины Башки, я думал, что он слишком часто вякает не к месту, но, по словам остальных, прошлой ночью Мэрбо мог бы им гордиться. Он в одиночку уложил десять или двенадцать орков и продолжал сражаться еще достаточно долго, чтобы другие перегруппировались и начали отстреливаться.
— Что случилось? — спросил Лоренцо. — В смысле, из-за чего все началось? Мы уже прошли лагерь, когда…
— Ах да, — скривившись, сказал Вудс, — чуть не забыл, что ты был впереди и ничего не видел. Но, могу поспорить, ты и сам догадаешься. Уверен, ты знаешь, кто был достаточно туп, чтобы напороться на орочью ловушку и подорваться на ней, ко всем чертям.
— Маккензи? — предположил Лоренцо.
Выражение лица Вудса и сквозившее в его голосе отвращение послужили ему неплохой подсказкой.
— Кто же еще? — подтвердил он. — Наш дорогой комиссар.
— Но даже он…
— Все из-за синего света. Появился будто из ниоткуда. На секунду я почувствовал его в своей голове, он словно сканировал меня, словно читал в моем разуме, но затем двинулся дальше. Маккензи… скорее всего, свет выбрал слабейшего из нас. Маккензи встал и, словно в трансе, пошел вперед. Сержант пытался остановить его: он поднял лазган и пригрозил, что если тот сделает еще хотя бы шаг, то он пристрелит его. Не знаю, почему его это так заботило, — утони Маккензи в трясине, лично я по этому поводу не горевал бы. Но Старый Упрямец, похоже, сумел привлечь к себе его внимание. Маккензи замер и уставился на Старого Упрямца, а за ним мерцал синий свет. Думаю, именно Стрелок первым заметил растяжку. Маккензи перешагнул ее одной ногой. Одному Богу-Императору ведомо, как он не подорвался. Старый Упрямец приказал всем отойти, а сам продолжил тихо-мирно говорить с комиссаром. Маккензи слушал сержанта, понимал вроде, что тот дело говорит, но он все еще рвался к тому свету, в общем, сам знаешь. Маккензи спрашивал, чего это он должен нам верить. Вспомнил о происшествии на реке и обвинил сержанта, что тот погубить его хочет. Я понял, что мы влипли и все равно привлечем к себе орков, даже если он не зацепит ту чертову растяжку. Старый Упрямец продолжал шептать, пытаясь успокоить комиссара, но тот закатил истерику.
— Именно так синий свет и поступает, — печально сказал Лоренцо. — Он играет на наших чаяниях и страхах. А Маккензи и так уже был напуган…
Он замолчал, поняв, что сболтнул лишнее. Он признался в своем страхе перед Вудсом — солдатом, который если чего и боялся в жизни, то никогда не подавал виду.
Но это уже казалось не столь важным.
— В этом есть смысл, — произнес Вудс. — Думаю, где-то глубоко внутри Маккензи хотел верить, хотел, чтобы его переубедили, но синий свет просто оказался слишком сильным для него.
— Что с Бракстоном?
— Нужно отдать ему должное, — признался Вудс, — он попытался помочь сержанту. Полез вперед, зашел в опасную зону, чтобы только поговорить с Маккензи и подтвердить слова Старого Упрямца. Но стоило ему открыть рот, как Маккензи, он просто… казалось, крыша у него окончательно съехала. Комиссар обвинил Бракстона в предательстве, сказал, что остался один и больше никого не собирается слушать. Он зажмурился, зажал руками уши, словно от боли, и заорал, чтобы все заткнулись, оставили его в покое и дали подумать. Конечно, тогда все и закончилось. Бракстон сделал шаг вперед — не знаю зачем, может, надеялся оттащить Маккензи, — но комиссар уже все для себя решил.
— Или, скорее, свет решил все вместо него, — пробормотал Лоренцо.
— А остальное, как и комиссар Маккензи, уже история.
— А Бракстон?
— О, за него не волнуйся. Старый Упрямец вытащил его из зоны взрыва, чуть сам не погиб. А вот это была бы уже трагедия!
— Мне не стоило останавливать его, — сказал Лоренцо. — Акульего Корма. На реке. Он мог убить Маккензи, но я думал… Не знаю, что думал. Если бы я смолчал и дал ему… Акулий Корм был бы жив. И Башка…
— Не все так просто, — сказал Вудс с большим пониманием, чем даже мог ожидать от него Лоренцо. — Никто не мог заставить Акульего Корма делать то, чего он не хотел. Ты просто дал ему повод задуматься, вот и все. Он отпустил Маккензи по той же причине, по которой это сделал бы любой из нас: когда страховка комиссара оборвалась, но он сумел дотянуться до веревки, то очень удивил всех. Ты был прав, Лоренцо. Нельзя лишать человека второго шанса, если он показал себя подобным образом.
