Мой офис наладил контакты с бизнесменами, как нашего города, так и других городов, и я рад сообщить о том, что мы установили награду в десять тысяч долларов за любую информацию, которая поспособствует аресту и осуждению совершившего такое ужасное преступление. Я лично пожертвовал на это тысячу долларов. Обещаю вам сделать все возможное, чтобы привлечь преступников к ответственности.
«Ты что, ведешь дело вместе с Олли? Или носишь наручники в своем модном кейсе?»
— Я не хочу, чтобы наши усилия, предпринятые в память о
104
Дэни Абернати Роулс и всех остальных, чьи дорогие семьи вы видите сегодня, были тщетными!
На последних словах голос Норкоста сорвался. Все бурно зааплодировали, но руки Кларенса как будто примерзли к коленям.
«Оппортунист, спекулирующий на расизме. Используешь трагедии для выгодных тебе политических заявлений».
Кларенс подумал о том, что сделали с Уэйко и Оклахомой те, кто сидел слева и справа от него. Его тошнило от вида этих политических павлинов, позирующих на фоне человеческих страданий. Он хотел, чтобы люди оплакивали смерть его сестры, а не спекулировали на ней.
Затем последовало несколько объявлений, выступление церковного хора черных, и митинг закончился. Кларенс ненавидел себя за то, что согласился сидеть на этой платформе.
— Привет, Кларенс, — это был Барри Дэвис, который в «Трибьюн» занимался освещением городских сенсаций.
— Привет, Дэвис.
— Могу я задать тебе пару вопросов?
Кларенс не был настроен разговаривать, но кивнул в знак согласия.
— Норкост сказал, что это убийство может иметь расовый подтекст. Убийство из ненависти. Ты веришь в это?
— Нет, не верю. Но мне все равно.
— Что?
— Я сказал, мне все равно.
— Как это тебе все равно? Она была твоя сестра. Я думаю...
— Я беспокоюсь о своей сестре, но мне нет дела до того, был ли убийца черным, белым, коричневым, желтым или красным. Мне все равно, кто он: старшеклассник-недоучка или профессор колледжа. Это не имеет для меня значения. Что тут непонятного? Мою сестру убили, моя племянница... лежит в больнице с трубками во рту, Норкосту нужны голоса избирателей, а тебе — тема для заметки.
— Но если это убийство из ненависти...
— Какой ненависти? Если черный убивает черного, то, по-твоему, это убийство можно назвать убийством из любви? Какая разница? Если ты мертв, то ты мертв!
Обычно в подобных случаях Дэвис начинал спорить, но он достаточно хорошо знал репутацию Абернати, чтобы понимать, что подобное поведение будет ошибкой. Кларенс сидел на
105
своем стуле на платформе с таким хмурым видом, что больше никто не решился к нему подойти.
Он посмотрел на Норкоста, который теперь находился внизу перед платформой, окруженный толпой. Кларенсу казалась, что улыбка политика была менее естественной, чем маска. У него так сверкали глаза, что в голову невольно пришла мысль: а не существует ли какого-нибудь нового средства под названием «Блеск в глазах», бета-тестером которого стал Норкост? Правая рука этого человека обшаривала толпу, как стремящаяся к контакту ракета с тепловым наведением.
Карп пробралась поближе к Норкосту. Одна фотокамера висела у нее на плече, а вторую, побольше, она держала в руке, готовая запечатлеть еще один интересный ракурс политика.
— Привет, Линн, — услышал Кларенс, как Норкост обратился к Карп, как будто она была его любимой кузиной.
Ну, кто еще может знать фотожурналистку по имени, если не целующий детей, радостно пожимающий руки, беседующий с толпами политик, наподобие Норкоста?
— Эй! — окликнул он Карп. — Как насчет фото с моим хорошим другом Кларенсом Абернати?
Увидев как Кларенс начал отмахиваться за спиной у Норкоста, Карп едва сдержалась, чтобы не улыбнуться.
— Хорошо, давайте сфотографируем вас обоих здесь, внизу. Давай, Кларенс, спускайся и пожми руку члену совета. Хорошо, повернись вот так, пожмите руки, улыбайтесь.
Уступив натиску Карп, Кларенс слегка растерялся, и когда Норкост протянул свою руку, он не успел вовремя отдернуть свою. Этого секундного промедления было достаточно, чтобы запечатлеть их рукопожатие на пленке.
Кларенс впервые увидел вблизи красный галстук Норкоста — очень оригинальный, но из недорогого материала, что совсем не соответствовало стандарту жизни политика. Он был покрыт одинаковыми узорами разного размера, наподобие неправильных треугольников, у которых черное правое ребро было толще остальных двух. Все это выглядело несколько нелепо. Подобные галстуки обычно дарят тетушки на Рождество. Их держат в дальнем углу шкафа и надевают только тогда, когда тетушка приезжает в гости.
«Да, Норкост, с нарядом ты промахнулся».
Этот момент доставил Кларенсу удовольствие. Когда он взглянул на лицо Норкоста, ему показалось, что он впервые за-
106
метил на лице политика признак слабости: нервное подергивание левой щеки. Тик!
Норкост подошел к Жениве и тепло поприветствовал ее. Женива, Эстер и старина Per выглядели большими друзьями. Кларенс сидел и угрюмо наблюдал за Норкостом взглядом, способным прожечь фанеру.
Скептицизм Кларенса в отношении политиков не останавливался только на демократах, подобно Норкосту. Республиканцев он считал не меньшими оппортунистами. Для него большинство выборов выглядело состязанием между колдуном скрытым и колдуном откровенным. В обществе черных политика играет важную роль (возможно, даже слишком), но он чувствовал, что политики (и не только белые) часто используют черных в своих целях. Кларенса злило, что Норкост сегодня использовал его.
Когда толпа разошлась, Карп опять подошла, но на этот раз для того, чтобы выразить соболезнование.
— Эй, Кларенс! Как ты?
— В порядке. Просто я не в восторге от этого цирка.
— Да, Норкосту нет равных. Я имею в виду пустую болтовню. Сегодня он настоящий герой. Видел бы ты его утром во время визита к твоей племяннице.
— Ты была там?
— Конечно. Ты думаешь, он сделал бы это, не известив прежде «Трибьюн»?
— Фото для показухи? Кто тебя послал? Бетти?
— Ага.
— Не могу поверить, что он так использует «Трибьюн»!
— Вспомни, что Райлон — его ставленник. Не для того ли,
