чайку попьем.
— Мы только что из-за стола, — отозвалась мама.
— Будто чашки чая не войдет?
— Хочешь, иди, — говорит мне мама, — а я прилягу малость. К дождю-то что-то голову заломило.
— Может, и к дождю.
— А то идем. Чаю у меня и на тебя хватит, — засмеялся Федор Иванович. — Озеро рядом, а чаю в магазине полнехонько.
— А когда у тебя для людей чего не хватало?
— Людям даешь — сам богатеешь.
— Правда твоя, Федор.
И я пошел к Федору Ивановичу.
Через несколько шагов он остановил меня:
— Ты иди к нам, а я заверну к Марье Долиновой. У меня к ней срочное дельце имеется.
Я сел на крыльцо его дома. Вдоль всей стены и сарая по-хозяйски расставлены, развешены бороны, сохи, дровни, деревянные вилы, грабли, косы, всякие деревяшки — заготовки для косовищ, грабель. На подоконнике крытого крыльца, под лавками лежали топоры, молотки, точильные бруски, напильники, банка с гвоздями, мотки бересты, недоделанное корыто для разделки овощей… Все говорило о том, что здесь живет человек хозяйственный. Таким, пожалуй, он был всегда. Бывало, когда чего недоставало у нас в хозяйстве, отец или мать говорили нам:
— Бегите к дяде Федору Торякову, попросите.
Мы шли к нему и ни разу не возвращались с пустыми руками. «У Федора есть все, окромя, пожалуй, птичьего молока» — так о нем отзывались односельчане.
Пока я рассматривал его хоромы, вернулся и сам хозяин.
— Заставил скучать?
— Не скучал я, а разглядывал ваше богатство. Чего только нет тут. Повесь на стене объявление, что здесь этнографический музей, и каждый свежий человек поверит.
— Хозяйство, брат, вести не бородой трясти, — смеется. — За каждой вещью на деревню не побежишь. Вот и приходится иметь. Да и в деревне вдовы были… война-то, брат, осиротила не одну семью. Нужно было людям помогать. А потом, когда председателем избрали, так тогда, считай, сам бог велел заботиться о них. Ведь руководитель колхоза тот же отец для семьи. Всех и снабжал косами, вилами, граблями. Ну да ладно. Идем-ка в избу. Чего-либо поклюем. Жена-то у меня в Корбеничи в медпункт ускакала еще вчера, так я на эти сутки холостяжничаю.
Он очень скоро собрал на стол. Здесь был рыбный курник, жаренные на сметане грибы. Яйца. Салат из луковых перьев, тарелка свежей малины и черники… Поставил самовар. Уселись мы с ним. Он налил по стакану чая, отпил глоток и стал рассказывать.
— Хозяйство у меня, брат, теперь богатое: две коровы, годовалый бык, два теленка, овцы. А курам жена и счету не знает. Получаем с женой хорошую пенсию, — все это он говорил шутя и посмеиваясь, наводя на столе порядок. — Куда мне деньги девать? Вот коплю на книжку, а зачем они мне там? Детей-то у нас нет. — Сказав это, он тряхнул своей массивной головой и, посмотрев на меня, продолжал: — Теперь в деревне живем, как в городе.
Я сидел и, как ученик, внимательно слушал его.
— Да-а, — протянул Федор Иванович задумчиво и, почесав в затылке, чему-то улыбнувшись, глядя на меня своими большими из-под кустистых бровей светлыми глазами, стал рассказывать дальше: — Считай, живу я в деревне девятый десяток. Может, и до сотни доживу. Что теперь не жить да не радоваться. Здоровье позволяет… Так вот, когда я был еще мал, в деревне не было и десятка домов. С краю от Берега жил старик Медведь. Кряду с ним наш дед Торяк, тогда же всех по прозвищам обзывали, с тем рядом, вон на той горке, где сейчас дом Егора Пальцева стоит, был дом Кулака Федора. Потом подряд стояли дома Братьев Шомбов Ивана да Михаила. Трубки Говроя, Кудряша, Долина и Сормова Арси с Кяги Лексеем. И кажись, все. А к началу последней войны в деревне было уже домов за двадцать. А ежель бы войны не было, так, верно, уже к полсотне набралось бы. Хороший народ в те времена у нас в деревне жил. Веселый, дружный. Зависти меж людьми не было никакой. Потом в колхоз записывались тоже все скопом. Правда, несколько деньков поотнекивались было. Боялись, что все общим сделают. Пугали и люди. Слухи разные пускали. А как заслышали, что как жили семьями, так семьями и жить будут, что только работать вместях будут, чтобы, значит, в деревне не расплодились кулаки и чтоб они на себя людей работать не заставляли, так все и записались. Батько твой, кажись, первым кресты напротив своей фамилии в записной ведомости поставил. С тридцать второго года и работать скопом стали. Да и не привыкать нам было эдак работать. Всю жизнь, считай, деревенские люди к обчей работе приучены были. Лесозаготовки, сплавные работы — это же артельные дела. Потом в деревне то у одного, то у другого всякие скопы скоплялись: ну там печку сбить, сруб дома поставить-поднять, а кто и на сенокос людей собирал, а то урожай собрать. Молотьба тоже артельное дело… Так вот когда в колхозе стали работать, так вроде век вместе были. На покос из деревни выходило до ста косарей…
Федор Иванович вздохнул и углубился в думы, а я тем временем вспомнил годы его руководства колхозом. Помнится мне собрание, когда его избирали председателем.
— Вот что мужики и бабы, — сказал он, когда выдвинули в руководители артели его кандидатуру, — попробую я председательствовать, ежели к делу изменим отношение.
— Что ты имеешь в виду? — крикнул с места кто-то.
— Вот что… — оглядываясь вокруг себя и стараясь заглянуть каждому в глаза. — Ежели работать будете так, как работали при единоличном хозяйстве или в первые дни, когда в колхоз вступили. Тогда голосуйте. Только смотрите, чтобы потом не пожалели.
— Не будем, не будем!
Вот так и стал Федор Иванович председателем. В первое же утро поднялся он еще до петухов, оделся потеплее, осень же на дворе поздняя была, подпоясался ремнем, за который сунул топор, и давай деревню обходить, наряд давать. А что кому делать, он придумал ночью. Спозаранку народ и вышел на работу. И Федор Иванович рядом с ними. Зато в первый же год колхоз с последнего места на первое в сельсовете перешел. О колхозе хорошая весть дошла и до района. На одном большом районном активе Федору Ивановичу предоставили слово. Мол, расскажи, как ты сумел за такой срок колхоз поднять? Он встал за трибуну, оглядел зал да и говорит:
— А решили мы с колхозниками на пустые разговоры времени не терять. Все время отдаем работе. Собрания тоже проводим прямо в поле. Вот весь наш опыт. Одним словом, работаем, как и положено
