не на чем было задержать взгляд. Он чувствовал себя опустошенным — оракулы рухнули, храмы опустели, только ветер пролетал по пустым дворцам, зияющим проемами без окон и дверей. Священники наверняка взяты в плен варварами, сокровищницы разграблены, драгоценные предметы искусства разбиты. Мир снова опустошала буря, им завладевал хаос, города засыпало песком. Бывшие государственные чиновники писали фальшивые указы, использовали подделки и занимались мелким мошенничеством. Хозяйку лабиринта бросили на съедение львам.
— Эй, ты здесь? — окликнула его Майя, подойдя сзади. — Наконец-то!
Боян обернулся — из подвалов дворца появились выжившие жители, неожиданно принесли подносы с фруктами, на окнах вновь затрепетали прозрачные льняные занавески, дети бросали в толпу фиолетовые и желтые цветы. Они поцеловались сначала легко, будто на пробу; потом, когда губы узнали друг друга, еще раз, глубоко, с растущим желанием. Боян обнял Майю за талию и притянул к себе.
— Не глупи, — едва дыша, сказала Майя, — на нас смотрят.
Женщины, сидевшие на скамейке неподалеку, с немым упреком смотрели на них, приоткрыв рты. Дети, скрытые в темноте подъездов, тихонько хихикали.
— Пойдем ко мне, — сказал Боян.
— Лучше не надо. Я волнуюсь — знаешь, у меня задержка, мы наверно увлеклись и не посчитали, попали в опасные дни.
— Я очень тебя люблю.
— И вообще, у нас есть о чем поговорить, — сказала Майя, легко выскальзывая из его объятий. — За неделю так много всего произошло. Боюсь, что дела, как говорится в американских фильмах, вышли из-под контроля.
Они медленно пошли по бульвару, держась за руки; машины, ехавшие в том же направлении, освещали их со спины, отбрасывали перед ними тени, на мгновение удлиняя их, а потом расщепляли на пучки вместе с другими тенями. Во всем городе бился вечерний пульс — быстрый, несколько лихорадочный, с удивительными синкопами; он потерял рациональность утренней спешки: теперь в его ритме было нечто непредсказуемое, случайное, бесноватое. Были моменты, когда машины скапливались с беспокойным шумом, роились на перекрестках; потом случалось, что не было ни одной; с некоторых улиц доносился гомон молодежи, собравшейся перед кафе; на других — было темно и тихо. Правила дня больше не действовали: город преображался, отбрасывал свою деловитую серьезность, в его легко сменяемом убранстве появлялось что-то ярмарочное и карнавальное.
Они свернули в летнее кафе; не все столики еще были заняты, но несколько веселых компаний уже громко болтали; атмосфера становилась все теплее.
— Что ты думаешь о пиве и кебабе? — спросил Боян.
— И чтобы много лука, — ответила Майя, — но только потом без поцелуев.
Пока они ждали заказанное, Боян рассказал Майе о событиях в Париже — о дневнике полковника де Розалье, ночном нападении, посещении запасников Лувра.
— Здесь было не менее драматично, — начала Майя. — Сначала этот сумасшедший Коле со статьей в «Вечерних новостях», еще в тот день, когда ты уехал. А потом случилась настоящая неразбериха. Да, вчера я встретила Максуда. Думаю, он некоторое время следил за мной. Он искал тебя, чтобы поговорить. Когда я сказала, что ты за границей, он впал в полное отчаяние. Хватался за голову, ругался, говорил, что он пропал, что теперь у него нет жизни и так далее. Восточные преувеличения.
Боян наслаждался горечью пива.
— В Париже так не горчит, — сказал он, сделав большой глоток.
— Как в рекламе: Пиво из Скопье — и все возможно, — засмеялась Майя. — Этот город становится действительно непредсказуемым. Подожди, дай рассказать, что тут происходило. На следующий день после того, как ты уехал, я вечером пришла убраться у тебя в квартире, и кто-то позвонил. Кто-то с иностранным акцентом, похоже, грек, хотел узнать, где ты остановился в Париже. Конечно, я ему не сказала, но он упомянул, что знает: где-то в Латинском квартале. Такую информацию ему дали в «Вечерних новостях». Потом позвонил кто-то еще — спрашивал про карту, есть ли у тебя карта Мариово и когда ты туда поедешь, все что-то выспрашивал, но чего хотел — непонятно.
— Ух ты, — сказал Боян, — становится все интереснее и интереснее.
Он вгрызся в жгучий зеленый перец, во рту у него запылало, он сделал глоток пива и откусил кусок от первого кебаба. Над степью разносился аромат жареного мяса, шаманы в лохмотьях, все увешанные колокольчиками, приносили жертвы на вершинах курганов, кони прядали ушами. Ветер пролетал сквозь сухую траву, маленькие степные кони собирались в круг. Внутри курганов скелеты таких же лошадей лежали вокруг скелета вождя с огромным медным мечом и в ожерелье из сердолика и серебряных фигурок бегущих оленей.
— Этот тип хочет, чтобы ты угостил его кебабом.
Майя смотрела на ограду сада за спиной Бояна.
— Я не собираюсь ни с кем делиться ужином.
— Он показывает знаками, что голоден.
— Не смотри на него, — сказал Боян. — Какой-то сумасшедший.
— Он показывает, что хочет с тобой поговорить.
— Я занят.
— Мне кажется, он тебя знает.
Боян обернулся. Перепрыгнув через забор, к ним подошел Димче, все еще не застреленный пианист с Костоперской скалы.
— Извини, — сказал он, без приглашения сползая на пустой стул. — Но мне надо с тобой поговорить. Еле нашел тебя. Можно один кебаб?
— Я так и знал, — пробормотал Боян.
Не дожидаясь разрешения, пианист с жадностью ухватил кебаб.
— Приятного аппетита, — сказал Боян.
— Ух, а можно еще и пивка? — спросил Димче.
Боян дал знак официанту принести кебабы и пиво для нового гостя.
Прожевывая третий кебаб, Димче пытался выглядеть так, будто сообщает важные новости.
— Они наняли грузовик, — сказал он, размахивая руками. — Максуд, Джемо, Мемед. Да, и Мемеда взяли, чтобы он показал, где закопано. И уехали сегодня днем. Испугались после того, как напечатали в газете, что узнают и кто-то другой найдет раньше, типа того… А меня оставили — мне не доверяют, говорят, что я раскрыл их планы.
— Куда они отправились? — разволновался Боян.
— Туда.
— На Костоперскую скалу?
— Да нет. Куда-то рядом с Мариово.
Боян поднес было кружку пива ко рту — и тут рука остановилась, как в стоп-кадре. Он сидел так, глядя на Димче, будто ожидая, что тот скажет: Я пошутил. Но напротив, воодушевленный созданным им впечатлением, Димче повторил.
— Мариово, черт бы их побрал. Будут золото копать.
Вокруг шумели вновь прибывшие клиенты, к уже занятым столикам ставились новые стулья, официанты бегали с грудами кебабов в одной руке и невозможным количеством пивных кружек в другой, выкрикивали заказы на острый перец и жареные хлебцы, кто-то подзывал официанта, перекрикивая общий гвалт, и требовал принести сыр и салат из помидоров, а Боян все так же сидел с поднятой кружкой пива, уставившись в пустоту, разверзшуюся у него перед глазами.
— Поперлись
