Книга Лавиния - Урсула К. Ле Гуин

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83

– Объясни мне то, чего я никогда не понимала, – прошу я мужа.

Теплым июньским утром мы сидим с ним в одном из самых уютных уголков нашей регии – в маленьком внутреннем дворике. Муж мой обладает великой способностью радоваться самым простым вещам, а потому с наслаждением греется на нежарком еще солнышке, завтракая вместе со мною белыми фигами и свежим молоком, чуть подслащенным медом.

– Хорошо, попытаюсь, – говорит он.

– А если у тебя не получится?

– Посмотрим.

– Скажи, почему ты тогда сразу не пришел к моему отцу? Когда он пригласил тебя прийти и, если ты был согласен, заключить с ним предложенный союз?

Мой вопрос Энея явно заинтересовал. Он садится прямее и задумывается, словно оглядываясь на год назад. Для него всегда важно быть как можно ближе к истине, а поскольку труднее всего правдиво охарактеризовать то, что случилось в прошлом, он тщательно взвешивает каждое свое слово, прежде чем начать говорить.

– Видишь ли, я собирал кое-какие дары, которые мне хотелось преподнести вам, – говорит он. – Я хотел найти нечто, достойное тебя. Сделать тебе настоящий свадебный подарок. Я ведь уже отослал твоему отцу в дар и чашу Приама, и корону, и скипетр – самое лучшее, что у меня осталось. И самое последнее, что я успел прихватить из Трои. Если не считать наших богов, конечно. Но с пустыми руками, как нищий, я к вам приходить не хотел! У матери Эвриала была шаль, вытканная серебряной нитью; она ее берегла и хотела подарить невесте своего сына на свадьбу. И эту шаль она принесла мне, бедная женщина!.. В общем, пока я беспокоился насчет подарков, пришло известие, что банда вооруженных крестьян напала на наших охотников, потому что Асканий нечаянно застрелил ручного оленя какой-то девушки. Гия был ранен в плечо стрелой, и наконечник так там и застрял; двоих крестьян убили мои люди. Это были очень плохие новости, очень плохое начало. И похоже, жители Лация вовсе не желали, чтобы мы тут оставались, хоть их правитель сам нам это предложил. Затем в наш лагерь на берегу реки прибыл Дранк. Ты об этом знала?

– Нет.

– Он, правда, не говорил, что был послан Латином или что Латин, по крайней мере, знает, что он к нам направился. Взяв на себя ответственность, он по собственной инициативе решил предупредить нас, что Турн намерен воспользоваться этой стычкой с крестьянами, чтобы поднять против нас всю страну. Что он уже послал гонцов к вольскам, к сабинянам и даже на юг, к Диомеду, прося прислать войско ему на помощь.

– Дранк всегда терпеть не мог Турна и завидовал ему.

– Вот как? А я все ломал голову, пытаясь понять, почему он к нам явился. Но разве я смог бы предотвратить эту войну, даже если б сразу отправился вместе с ним в Лаврент?

– Нет, – уверенно отвечаю я.

И Эней ничуть не сомневается в том, что я говорю правду. Он просто принимает на веру то, что я действительно знаю некоторые такие вещи, о каких обычным путем узнать невозможно. Он не спрашивает, откуда я все это знаю. Я, конечно, рассказывала ему, что мы с отцом часто ходили в святилище Альбунеи, надеясь услышать оракула, но о поэте я ему ничего не говорила. И вряд ли когда-либо расскажу.

Мне оказалось совсем нетрудно поверить в то, что поэт меня выдумал; в конце концов, я этого почти не чувствовала. Но моему мужу принять это было бы слишком сложно. Хотя вот сейчас, например, он кажется человеком мирным, домашним и всем довольным, хоть он и греется спокойно на солнышке, беседуя с молодой женой, однако же он по-прежнему остается героем моего поэта, человеком страстным, властным, беспокойным и опасным. И для него, конечно же, весьма затруднительно было бы смириться с тем, что его собственная воля и желания почти ничего не значат, что они ничтожны по сравнению с волей и желаниями поэта. Милосердие, верность, стремление к справедливости, ко всему тому, что составляет понятие «фас», – вот его заветные принципы жизни. Узнать, что он всю жизнь подчинялся воле какого-то поэта, а не собственному разуму, не собственной совести, было бы для него огромной трагедией, даже если б он все это увидел и воспринял так, как вижу и воспринимаю это я, даже если б он понял, что и мой поэт, создавая свою поэму, подчинялся голосу совести и разума и следовал тем же благородным понятиям, что и он сам. Зачем же мне тревожить любимого мужа подобными вещами? Ведь у него так много забот, а время, отведенное ему, столь коротко!

Так что Эней соглашается с моим кратким суждением о возможности предотвращения той войны и кивает.

– Да, это действительно было время войны, Марс в расцвете сил… Даже Дранк сказал: люди сочтут это провокацией, если я вздумаю сейчас идти в город. Так что, надеюсь, ты понимаешь: это никак не было связано с моим пренебрежением к приглашению твоего отца или к тебе? Я просто не смог прийти.

Даже если тогда это его и не слишком волновало, то сейчас он так взволнован, что это дорогого стоит. И мне хочется поскорее его успокоить, но я все же упрямо говорю:

– Так ты бы хоть гонца прислал! А то я действительно решила, что царская дочь тебе нужна лишь в качестве дополнения ко всему остальному и ты вовсе не стремился на мне жениться.

Эней встревожен, он прямо-таки в ужасе – так бывает всегда, когда ему кажется, что он допустил непростительную небрежность в делах, нарушил свой долг.

– Конечно же, я хотел на тебе жениться! – говорит он. – Конечно же, хотел!

– С моей стороны несправедливо было в тебе сомневаться, – честно признаюсь я. – И потом, у меня было одно существенное преимущество: я-то тебя уже видела, а ты меня еще нет!

Он знает, что мы с Сильвией видели, как они закусывали на берегу реки; я ему об этом рассказала почти сразу, и мысль о том, что две девушки прятались в кустах, незаметно шпионя за его воинами, одновременно и потрясла, и насмешила его.

Да и отец мой тоже мог бы послать тебе весть, однако не сделал этого. Но продолжай свой рассказ.

Я вижу, что на этот раз он, по крайней мере, готов вспоминать и рассказывать. Он снова ненадолго задумывается, потом говорит:

– Я в ту ночь был полон сомнений. Никак не мог ни на что решиться.

Я очень люблю, когда он вот так преуменьшает собственную роль, хотя вынужден был один принимать решения, от которых зависела жизнь его людей.

Нас ведь было совсем немного, и мы не обладали достаточной силой, чтобы противостоять населению целой страны, которое намерено во что бы то ни стало нас изгнать. Можно было, конечно, снова погрузиться на корабли и уплыть прочь от италийского берега… но куда? Ведь мы в итоге добрались до той земли, которая была нам обещана. Это, по крайней мере, мне было совершенно ясно. Пытаясь решить все эти проблемы, я спустился к реке и пошел вдоль берега. В голове царил сумбур; мысли так и метались, но решения я не находил. Я не знал, как мне быть дальше. Казалось, разум мой словно чаша, полная воды и отражающая яркий свет, и вот эту чашу встряхнули несколько раз так и сяк, и солнечные зайчики заплясали на потолке, но ни отражения самой воды, ни силуэта чаши там так и не возникло… Я смотрел на отражение луны в реке, которое точно так же дрожало и дробилось на части… и вдруг стал молиться этой реке, Тибру. И чем дольше я молился там, в тростниках, под черными осокорями, тем спокойнее становилось у меня на душе. Река и дала мне долгожданный ответ. Я подумал: а ведь выше по реке, по словам Дранка, есть город, где правит грек, союзник Латина. Такой же чужеземец, как и мы. Что, если он нам поможет? Это и стало планом моих дальнейших действий. Все обрывки мыслей как бы собрались воедино. Я даже умудрился немного поспать и на следующий день вместе с небольшим отрядом своих людей на двух галерах поднялся вверх по течению реки. Сына своего я оставил в лагере и велел ему заняться оборонительными укреплениями. Мальчишке давно пора было по-настоящему почувствовать ответственность.

– Но это, пожалуй, была слишком большая ответственность для мальчика.

– Ничего, у него под рукой всегда были Мнесфей и Серест; он мог обратиться к ним за любым советом. Хорошие люди. С богатым опытом. И я к тому же наделил

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83