Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
долину Зарявшана, потому что оборона главнейших пунктов завоеванного края нисколько не оберегала от вторжения азиатских полчищ и, кроме того, служила в глазах неприятеля признаком нашей слабости. По понятиям азиатов, кто заперся и ждет противника, тот значит бессилен, чтобы выступить ему навстречу. В половине апреля 1868 г. Кауфман двинул войска на передовую линию, где они должны были сосредоточиться в Яны-Кургане, а вслед за ними выехал и сам. На переправе через Сыр-Дарью его встретил отряд афганцев, нанятый эмиром для войны с русскими, но предводитель их, Искандер-хан, предпочел служить Белому Царю. Это был красивый мужчина, державший себя с большим достоинством. Завидев главнокомандующего, Искандер-хан слез со своего серого аргамака и почтительно поклонился. Когда генерал проезжал вдоль фронта, все афганцы, не шевелясь, приложив руки к своим разнокалиберным шапкам, провожали его глазами. Одеты они были очень бедно, в бухарских куртках, поверх которых висели отрепья солдатских шинелей, унизанных русскими и английскими пуговицами, многие были вовсе без обуви. Главнокомандующий обошелся с ними очень ласково и приказал зачислить желающих на службу. Пока отряд находился в движении, большая партия бухарцев сделала ночное нападение на гарнизон Джизака, расположенный лагерем у входа в ущелье. По тревоге войска живо построились, отбили нападение, а 2 сотни уральцев с ракетными станками пустились на рассвете в погоню. Бухарцы бежали более 40 верст. Война началась.
Тем временем в Явы-Курган собрались все войска, назначенные в поход: 21 рота пехоты, 16 орудий, 5 сотен казаков, саперы, афганцы, джигиты для посылок, а всего 13½ тысяч, эмир же располагал силами вчетверо большими, но численность неприятеля уже не устрашала туркестанские войска. Они предпочитали походную жизнь мирным бивакам, последние изводили людей больше, чем самые дальние переходы, даже встречи с неприятелем. Солдаты и офицеры болели от непривычной летней жары, от непривычных дождей в остальное время года. Батальоны, расположенные на передовых пунктах, переболели почти поголовно лихорадкой в Яны-Кургане и Джизаке, кроме лихорадки, свирепствовала и горячка. Таким образом походы, битвы являлись порой желанной, солдаты весело готовили сухари, нагружали обоз, приводили в порядок оружие, обувь, походные мешки. Вот наконец все уложено и прилажено.
Наступило утро 30 апреля. Войска собрались, помолились и выступили по дороге в Самарканд. День выпал жаркий, томительный. Сначала шли перевалами, с одного на другой, а потом вышли на ровную степь, где кроме травы ничего не росло. На первом привале воды не оказалось. Только хотели сниматься, как дали знать о приближении бухарского посла. Это был знакомый уже мирза Шамсут-дин, два раза бывший в Ташкенте. Главнокомандующий ему обрадовался, потому что надеялся получить наконец мирный договор, которого ждал более полугода. Вместо договора мирза вытащил письмо от эмира, обещая, что договор будет выслан через два дня. Кауфман не принял подарков и приказал ударить подъем. Жара усилилась, пот катился градом, но солдаты сразу пошли шибко в надежде набрести на воду. В воздухе стояла гробовая тишина, лишь скрипели арбы, да и те мало-помалу далеко отстали. Переночевали у кишлака, покинутого жителями, а на другой день отряд вступил в цветущую Мианкальскую долину. Начались сплошные сады, между ними поляны с густой сочной травой, в тени тополей, орехов, яблонь, вишен белели палатки. Это часть Туркестана лучше всего сохранила тот вид, какой некогда имела вся страна от Ташкента до Хивы. В каждом саду, как бы на страже его, стоят аисты и от времени до времени постукивают своими длинными клюквами. Хивинцы говорят в насмешку, что это постукивание заменяет бухарцам пение соловья. Один из кишлаков Мианкальской долины носит название «Урус» в память беглых московских людей, переселившихся сюда лет 200 или 300 тому назад. Но однажды случилось наводнение или ка-кая-та другая беда, несчастных переселенцев заподозрили в том, что они продолжают молиться христианскому Богу и что беда пришла от этого. Их перерезали всех до единого.
– Что это? – спросил главнокомандующий, завидев в садах пеших сарбазов и конные толпы бухарцев со значками.
– Не знаю, – отвечал Мирза Шамсутдин, еще недавно уверявший, что в Самарканде нет никаких войск.
Он просил позволения выехать вперед, узнать в чем дело. Скоро вместо него явился новый посланник, Нажмутдин-ходжа, в белой чалме, в богатом атласном халате. Он подал договор за подписью и печатью эмира. Когда стали разбирать бумагу, оказалось, что она написана частью на персидском, частью на арабском языке, которого никто из переводчиков не знал. Однако, все-таки можно было понять, что эмир изменил условия высланного ему договора в свою пользу, считал ли он себя еще достаточно сильным или просто хотел протянуть время – осталось неизвестно.
Регистан в Самарканде
Отряд снова двинулся ускоренным шагом, торопясь выйти из садов, где высокие заборы имели необходимые приспособления для упорной обороны. Кауфман поспешил к авангарду, за ним ехал Нажмутдин.
– А это что еще значит? – спросил у него генерал, указывая на высоты, покрытые пехотой, конницей и артиллерией.
– Народ и войска вышли встречать вас, – спокойно отвечал азиат.
Местность открывалось для нас самая невыгодная: песчаная или каменистая долина, вся изрытая рукавами Зарявшана, то мелкими, то глубокими, с быстрым течением, дальше расстилались топкие рисовые поля, прикрытые с левой стороны густыми рядами деревьев. За рекой Зарявшаном подымались высоты, часто пологие, часто крутые с откосными обрывами. Около 20 неприятельских орудий стояли в центре позиции, на большой самаркандской дороге, еще 2 батареи по 6 орудий – на двух боковых путях. Пехота занимала длинным тонким строем подошвы высот, конница же почему-то скопилась на высотах, вершина которых пестрела множеством палаток, обставленных бунчуками и разноцветными значками.
Бухарцы были уверены в неприступности своей позиции, только один из дервишей, сомневаясь в этом, заранее предсказал, что войско будет побито. Ката-тюря, старший сын эмира, приказал отрубить ему голову.
Миролюбивый генерал все еще надеялся, что бухарцы очистят высоты. Два раза ездил туда посол эмира, о чем-то переговаривался, снова возвращался, а войска неприятеля тем временем передвигались, передовая линия пехоты усиливалась толпами конницы. Прошло 3 часа, томительных, долгих, под палящими лучами солнца. Наконец бухарцы открыли огонь и довольно меткий: снаряды перелетали через головы главнокомандующего и его свиты. Еще прождали с четверть часа, пока Кауфман произнес: «С Богом!» Так началось сражение, известное под именем боя на Самаркандских или Чапанатинских высотах. Шесть рот 1-й линии шибко пошли на высоты, в промежутках двигалось 8 орудий, сзади поспешали резервы. Абрамов вел свои роты на правый фланг неприятеля, а Головачев с ротами 9-го, 3-го и стрелкового батальонов пошел на центр. Тут пролегали ближайшие пути к Самарканду. Солдаты перешли один
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
