До самой земли продавил!
– Давайте, на вершину сопки Вильямса поднимемся! – предлагает Сергей.
– Давайте! С вершины оглядеться можно будет! – понимает его, Кулинский.
– Ну! – кивает Олевохин, – Наметим, куда дальше идти!
Вбивая грубые канты своих литых болотников в крутой снежный склон, шаг за шагом, мы продвигаемся к близкой вершине.
– Наверно, именно такой снег называют фирном? – спрашиваю я у Кулинского.
– Да! – соглашается, в прошлом крымский турист, Юра, вбивая носок болотника в плотный снег, – Смотри, как ветрами его напрессовало!
Мы быстро выдыхаемся. Десять шагов – и ноги становятся ватными от переутомления. Частые остановки уже не помогают. Десять шагов – и нет больше сил…
Вершина сопки! Мы проходим несколько десятков шагов по вершине, на другую сторону сопки. Стоим на утрамбованном ветрами, плотном снегу и смотрим вниз, на седловину, раскинувшуюся между нами и громадой вулкана. Мой глаз прочно прилипает к склонам вулкана. Взгляд перебегает с одного барранкоса на другой. А, их – нет числа…
– Да-ааа! Целая страна! Так вот какая, твоя обратная сторона, Тятя!
– Обратная сторона луны! – улыбается Кулинский, – Никто её не видел, до нас!
– Разве что, с вертолёта – прикидывает Олевохин.
Глубокие ущелья барранкосов, сейчас заполнены снегом. Поэтому, они – белые. Прямо от седловины, вверх по склонам вулкана, уходит безбрежное зелёное море кедрового стланика. Склоны вулкана разрезаны плавно расходящимися в стороны от вершины, узкими полосками барранкосов. Зелёный вулкан и белые барранкосы…
– Красиво…
– Ага.
Но, солнце уже собирается садиться за вершины хребта Докучаева! На западе, за нашими спинами.
– Вечереет… А, мы – находимся среди снегов! – холодок тревоги щекочет мне нервы, – Здесь не заночуешь! Нужно торопиться.
Далеко внизу, под нашими ногами, на седловине, в последних лучах солнца, миллиардами солнечных зайчиков искрится обширная водная поверхность.
– Так блестит, лужами и озерцами, тундра, в иллюминатор самолёта! – улыбается Кулинский.
– Холодный блеск! – опасливо замечаю я, – Так блестит вода, на снежной равнине. Как бы, там, не был лёд!
– Нет, Сань! – не соглашается Сергей, – Это, просто, косые лучи заходящего солнца! Они холодные, сами по себе.
Мы начинаем спускаться вниз, к седловине. Хватаясь за саблевидные ветви задавленного тяжестью снега ольхового стланика, мы быстро съезжаем по насту, по крутому склону сопки. На седловине, заросли бамбука, освобождённые из снежного плена, уже поднялись и ощетинились во все стороны. И только овражек извивающегося по левой окраине седловины ручья, заполнен плотным снегом.
– Этот ручей течёт уже к Птичьей! – прикидывает Олевохин.
– Ну! – соглашается Кулинский, – Это – единственный, сейчас, лёгкий путь для нас. Подгоняемые приближающимися сумерками, мы, три человека и три собаки, торопливо шагаем по извилистой ленте наста…
Через километр пути, наш снежный овраг кончается! Вернее, кончается заполняющий овраг ручья, снег. Сам же овраг, всё увеличиваясь в размерах, превращается в, средних размеров, распадок, на склонах которого растут берёзки. Снаружи, к распадку, вплотную подступает бамбуковый пихтарник. По днищу распадка, по недавно освободившимся от снега, галечным косам ручья, пробиваются многочисленные ростки белокопытника.
Отлично! Для ночлега – есть все условия! Это вода, свободная от снега почва под палатку и защита от ветра. Нужно ещё одно, очень важное – дрова. Но вокруг – уже почти темно! Мы останавливаемся на изгибе русла, под склоном оврага. Над нами, с гребня высятся острые пики елей. Здесь мы добудем дрова, а места для палатки и костра – более, чем достаточно.
Всё! – решаем мы, – Здесь будем ночевать.
Мы сбрасываем на гальку свои рюкзаки. Торопливо ломаем с ёлок сухие сучья, для костра…
Вот и костёр запылал! Измотанные за, такой длинный день, наши собаки, забиваются под кусты кедрового стланика, рядом с костром. Мы – сами толком не отдыхали весь день, а про еду и говорить нечего. Вешаем два котелка с водой, над огнём. Пока греется вода, мы ставим палатку. Палатка, у Юры, хорошая – лёгкая, шёлковая. Приятно в руки взять. Не то, что наши, заводские брезентухи! Их бы – только трактором с места на место перетаскивать, а не на себе, по лесам носить.
Через пару часов, мы, уже сытые, сидим у костра. Накормлены и наши, уставшие и от этого такие раздражительные, собаки. Поев, они снова забиваются в кедровый стланик и затихают там. Юра – тоже, сразу уходит в палатку. А, мы с Сергеем жмёмся ближе к теплу костра. Здесь, на высоте, рядом с границей снегов, очень даже «не май месяц». Грудь обжигает огонь костра, а спину обжигает холод. Ощущение одинаковое…
Мы изредка перебрасываемся короткими фразами или вообще молча, завороженные пляской языков пламени, смотрим в костёр…
Мы сознательно тянем время. Стучать зубами в палатке с самого вечера – слишком долгая пытка…
Но ночь, всё-равно, сильнее нас. Под утро, борьба со сном становится невыносимой. Наконец, мы забираемся в промёрзшее нутро палатки и забываемся сном в её могильном холоде…
Раннее утро. Ещё до первых лучей солнца, мы просыпаемся, от холода. Выбираемся из палатки и бросаемся разводить костёр. Кругом – белым снегом серебрится иней сильного заморозка!..
Вот, в воздух потянулась робкая струйка дыма. С солдатским котелком в руке, я, босиком, семеню к журчащему в десяти метрах, ручью. Я выбираю чистые от снега проталинки. Под голыми ногами, хрустят закостеневшие ото льда за ночь, листочки пробившихся на свет божий, растений. Лужицы талой воды схвачены сантиметровым слоем свежего, сегодняшнего льда.
– Бррррр! – зябко передёргиваю я, плечами.
В суете приготовления пищи и попутного сворачивания лагеря, мы встречаем солнце! Вот, уже, в его лучах заиграли, заискрились заиндевевшие всходы белокопытника. Быстро, прямо на глазах, теплеет воздух.
Всё! Мы трогаемся по распадку нашего ручья дальше, в путь. Сегодня – нам надо выйти на побережье, к устью Птичьей.
Вот и Птичья! Первый брод! С трудом перейдя речку вброд, мы понимаем, что следующего брода, у нас – может не быть. Уж больно Птичья глубока и бурлива. Даже здесь, в верховьях…
Резко нарастает высота стен речного каньона. В этом скальном ущелье беснуется водный поток. Мы крадёмся вдоль скальной стенки ущелья, сзади в ноги поддаёт тугой поток воды. Вода – под самый обрез болотников! Я шагаю первым…
Сзади визжат наши собаки! Держась правой рукой за стенку, я останавливаюсь и оглядываюсь назад. Наши собаки стоят на конечном камне поворота ущелья. Перед ними – несётся мимо, стремительный поток воды.
– Дальше, по скале – им не пройти! – понимаю я.
Я возвращаюсь назад. Против течения – это вдвое круче!
– Саня! Пусть собаки сами о себе заботятся! – бурчит на это, Кулинский, – У таёжников, собака не должна быть обузой!
– Точно, Саня! – вторит ему Олевохин, – Пусть, с детства не привыкают! Пусть – сами!
Я, молча, грабастаю одной рукой своего Загара к груди и снова крадусь по потоку вниз, рядом
