id="id21">
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.
ОНИ ИСЧЕЗАЛИ НОЧЬЮ
«Глаза слипаются и мысли… А он продолжает говорить что-то непонятное…» Курсант и впрямь нес околесицу:
— Товарищ инструктор, я сейчас изживаю дефект слуха и обязуюсь изжить дефекты подготовки, разрешите прийти для переполучения зачета…
— Отставить нытье, да еще безграмотное! — сказала Сильва. — Со слухом у тебя все в порядке — врач проверял. А на занятиях девчоночкам записочки пишешь. Учти: через неделю не освоишь — рапорт подам.
Рапорта он боялся. Рапорт был равносилен изгнанию из школы.
Обычно по ночам из военного округа, из штаба партизанского движения, из разведотдела присылали машину за выпускниками, и наутро койки их оказывались пустыми. Оставшиеся называли ушедших счастливчиками. Письма от «счастливчиков» приходили редко. Чаще о них рассказывали офицеры, отбиравшие радистов. Причем, довольно односложно: «Анечка? Черненькая? Уже там. Шесть раз выходила на связь в опаснейших условиях», «Эрнест? Это который из немцев Поволжья? До службы добрался».
С первой минуты пребывания в школе Сильве и Лене все здесь нравилось. Они получили новенькие формы: матросскую рубашку, юбку, китель, синий берет со звездочкой. Их привели к присяге, ознакомили с распорядком дня в школе. Начальник учебно-строевой части старший лейтенант почти с грибоедовской фамилией Скалодуб перечислял все возможные взыскания с истинным удовольствием. Сильва не удержалась от бодрого замечания:
— Постараемся всех видов взысканий избежать, товарищ старший лейтенант.
— Не всем это удается, — сурово пообещал он.
— Поете, пляшете, рифмуете? — с надеждой спрашивал новичков комиссар школы Арбатов, очень вежливый худощавый человек с короткой бородкой, испытывающий острый недостаток в клубных «талантах».
— Предсказываем судьбу, — подшутила над Сильвой Лена.
Комиссар улыбнулся:
— Мне бы что-нибудь более атеистическое.
Курсантки жили на третьем этаже — это был довольно вместительный зал с двухъярусными койками. После вечерних поверок, перед сном любили поговорить, помечтать, поспорить. Сильва развлекалась «предсказаниями». Обычно покружится по комнате, остановится, и тот, кто оказывается в кругу напротив, мог быстро задать любой вопрос. Игра привилась.
— Сильва, я буду счастливая?
— Будешь. Но сначала научись быть смелой.
— Чего во мне больше — хорошего или плохого, и чем это для меня обернется?
— У тебя баланс. Но учти, плохое никогда не оборачивается хорошим.
«Спешу обрадовать себя и заодно утешить, — заносила Сильва в дневник, — идем в гору жизни бодро и весело, обретаем самих себя, обретаем до такой степени, что любуемся белыми ленинградскими ночами, гранитом, Невой, островами, отороченными свежей зеленью и… безлюдной тишью».
Иронически заканчивала: «Обстановка полной отвлеченности от современных событий».
Да, они любовались белыми ночами, которые так точно описал Пушкин, но добрую треть этих ночей проводили за пе-образным столом с зуммером, «натаскивая» и перегоняя друг друга, замирая от страха, что не успеют за положенные секунды передать столько цифр, букв, кодов.
Не прошло и трех недель, как инструктор радиодела Мигалова доложила начальнику школы, что и Воскова, и Вишнякова программу усвоили и способны обучать сами.
— Что же, рад, — сказал Кардов. — Не зря их в ЛЭТИ грамотами награждали. Дадим курсанткам по взводу. Согласны, комиссар?
— Они заслужили, — ответил Арбатов.
— Возражаю, товарищ начальник, — вмешался Скалодуб. — По квалификации — не спорю, но почтительности у обеих маловато. История с плотиком — не в их пользу.
Кардов с трудом сдержал улыбку. Он знал эту историю. Неподалеку от школы на Малой Невке давно уже болтался «ничейный» плот, который вдруг решили одновременно пустить на дрова и курсанты, и моряки-соседи. Когда моряки начали привязывать к плоту веревку, курсанты подошли на катере, закрепили плот стальным тросом и поволокли его вместе со шлюпкой моряков к школе. Скалодуб, завидев это, стал подавать курсантам сигналы немедленно остановиться. То ли они не заметили его, то ли вошли в азарт, но операцию провели до конца и разбежались. Скалодуб ходил по спальням, искал «виновных» и неожиданно налетел на подруг:
— Я вас видел на катере. Вы проявили, имейте в виду, политическую незрелость. Вы оскорбили действием наш Военно-Морской Флот.
— Лично я, товарищ старший лейтенант, — вспыхнула Сильва, — действием наш флот не оскорбляла. Мы просто проявили маленькую спортивную хитрость. А по вашей логике, с моряками и в волейбол рискованно играть — можно выиграть.
И вот теперь Скалодуб напомнил об этой истории.
— Я не оправдываю курсанток, — очень вежливо заметил комиссар, — но хочу напомнить, что ваша политическая аттестация этого эпизода была слишком эмоциональной.
Воскова и Вишнякова получили по взводу.
Война развивалась стремительно. И ребята, о «морзянке» читавшие только в детективных повестях, должны были очень быстро стать виртуозами в приеме и передаче до ста–полутораста знаков в минуту — цифр и букв, русских и латинских…
С завистью смотрели инструкторы, как их лучших учеников быстро экзаменует полковник из штаба партизанского движения — человек, которого они уже знали и который любил повторять:
— Не набьете руку здесь — там набьют вам.
У него было безошибочное чутье на кандидатов. В этот заезд он отобрал большую группу.
Подруги отчего-то загрустили. Посмотрели друг на друга и, «чтоб не дразнить мечты», разошлись.
Несколько раз Сильва останавливалась у кабинета Кардова, все ждала: он выйдет. Не вышел. Она постучала.
— Докладывает инструктор Воскова…
Он сидел за столом, просматривал списки, устало сказал: — Уже знаю. Уедут и ваши. Очень трудные места.
Ее молчание насторожило. Поднял взгляд, что-то понял.
— Возможно, вам будет интересно. Я уже третий рапорт подал с просьбой — в действующую. Отказ по всем инстанциям: «Ваша работа остро необходима Ленфронту». Я вас не задерживаю, товарищ инструктор.
Вернулась в спальню. Ее окружили девчата, затормошили.
— Кто из нас уезжает? Знаешь? Скажи…
Тихо ответила:
— Предсказательница сегодня выходная.
Легла на свою койку.
Кто-то разлил по стаканам компот, кто-то предложил выпить «за тех, кто исчезнет ночью».
— Лена, тост! — раздались голоса.
— Я лучше вам спою на дорожку, — сверкнула улыбкой Лена.
— Сильва, тост! — проскандировали они. — Сильва, тост!
Сильва встала, взяла со стола стакан, высоко его подняла:
— Дорогие мои девочки! Если когда-нибудь в жизни мне было очень тепло и приятно, то это именно теперь. Сколько бы вы ни делали вступлений в самостоятельную жизнь, но шаг в самостоятельную жизнь вы делаете первый. Пусть же он будет удачливый, ведь то, перед чем стоите вы, это шаг в будущее ваше и нашей Родины. За вас, девочки, за величие вашей души. — Пригубила и попросила: — Теперь — песню. Хотя, — засмеялась, — Скалодуб услышит… Не отстучать ли ее лучше по «морзянке»?
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. ДВЕ ТАЙНЫ ОЗЕРА РАЗЛИВ
И Восков, и Грядинский чувствовали, что Зоф чего-то недоговаривает, но секретарь большевистского райкома, как видно, не
