силам и для создания центральной организации, которая уже характерна сегодня для наших современных государств. Это есть первый большой контраст между двумя формами государства.
Не менее решающее значение имеет второй контраст, в соответствии с которым материковое государство остается привязанным к натуральной экономике, а не к денежной экономике, к которой успешно обращается морское государство. Этот контраст происходит также из основных и противоположных обстоятельств их существования.
Везде, где государство живет в натуральной экономике, деньги являются излишней роскошью, — даже настолько излишней, что экономика, развившаяся с использованием денег, снова превращается в систему платежей в натуральной форме, как только сообщество возвращается в более примитивную форму. Таким образом, после того как Карл Великий выпустил хорошие монеты, экономическая ситуация сама исключила их. Нейстрия149, не говоря уже об Австрии, находилась под стрессом миграции народов, вернувшихся к оплате в натуральной форме. Такая система вполне может обойтись без денег в качестве стандарта ценностей, поскольку она не имеет развитого общения и трафика. Арендаторы лорда предоставляют ему дань в той форме, которую лорд и его люди немедленно потребляют; в то время как его украшения, тонкие ткани, дорогое оружие или редкие лошади и т.д. приобретаются в обмен у странствующих торговцев на рабов, воск, меха и другие продукты воинственной экономической системы обмена в натуральной форме.
В городской жизни на любой продвинутой стадии развития невозможно существовать без единой меры ценностей. Свободный механик в городе не может, кроме редких случаев, найти какого-то другого мастера, нуждающегося в особой вещи, которую он производит, и готового немедленно ее приобрести. Кроме того, в городах неизбежна розничная торговля продуктами питания, здесь каждый вынужден покупать себе всё необходимое, что делает использование чеканных денег совершенно неизбежным. Невозможно вести торговлю в более узком смысле этого слова не между продавцом и покупателем, а между продавцом и продавцом без единой меры оценки стоимости. Представьте себе случай, когда торговец, заходящий в порт с грузом рабов, желал взять одежду в качестве возвратного груза и находил торговца тканью, который в то время мог не хотеть рабов, а хотел железа, крупного рогатого скота или мехов. Чтобы осуществить такой обмен, по крайней мере дюжина промежуточных сделок должна быть совершена прежде, чем эта цель могла быть достигнута. Этого можно избежать, только если существует какой-то один товар, который желают все. В системе платежей материковых государств платеж может быть принят в виде скота или лошадей, поскольку они могут быть использованы кем-либо в любое время; но владелец судна не может погрузить скот в качестве средства платежа, и, таким образом, только золото и серебро признаются «деньгами».
Из централизации и от использования денег, которые являются необходимыми свойствами морского или городского государства, как мы будем называть его в дальнейшем, неизбежно происходит его судьба.
Психология горожанина, особенно жителя морского торгового города, радикально отличается от психологии его аграрного соотечественника. Его точка зрения более свободна и более инклюзивна, хотя и более поверхностна; он подвижней, потому что больше впечатлений настигает его за день, чем крестьянина за год. Он привыкает к постоянным изменениям и новостям, и поэтому всегда является novarum rerum cupidus (более нетерпеливым). Он более отдален от природы и менее зависим от нее, чем крестьянин, и поэтому он меньше боится всяких «призраков».
Одним из следствий этого является то, что подчиненный в городе-государстве менее склонен учитывать «запретные» правила, наложенные на него первым и вторым сословиями правителей. И поскольку он вынужден жить в компактных массах со своими собратьями, он рано находит численное преимущество своих сил, так что он становится более крамольным, непримиримым и неуправляемым, чем крепостной, который живет в такой изоляции, что он никогда не осознает массы, к которой он принадлежит, и зачастую остается под впечатлением, что его повелитель и его последователи всегда будут одерживать верх в каждом бою.
Это само по себе приводит ко все более постепенному разладу и распаду жесткой системы подчинения групп, впервые созданных феодальным государством. В Греции только материковые государства могли продолжительное время сдерживать своих подданных в состоянии подчинения: Спарта — своих Илотов, Фессалия — своих Пенестов. С другой стороны, во всех городах-государствах мы рано находим яростное восстание пролетариата, выступая против которого правящий класс был не в силах противостоять его эффективному сопротивлению.
Экономическая ситуация имеет тенденцию к такому же результату, что и условия расселения. У морского движимого богатства была намного меньшая стабильность, чем у земельной собственности: море сложно, и судьбы морской войны и пиратства не менее сложны. Сегодняшний богатый человек может потерять завтра всё из-за поворота колеса Фортуны; в то время как самый бедный человек может, таким же поворотом судьбы, быть заброшен на вершину удачи. Но в благополучном обществе, полностью основанном на имуществе, потеря удачи влечет за собой и потерю звания, и «класса», так же может происходить и обратное. Богатый плебей становится лидером народной массы в их конституционной борьбе за равные права и подвергает риску свою удачу в этой борьбе.
Положение патрициев становится все более несостоятельным; когда им приходится уступать, когда их принуждают уступать требованиям низшего класса. Лишь только первый богатый плебей попал в их ряды, право на власть по рождению, защищаемое как священное учреждение, навсегда становится невозможным. Отсюда следует, что то, что справедливо для одного, справедливо и для другого; а за аристократическим правлением следует сначала плутократическое правление, затем демократическое и, наконец, охлократическое правление, пока какое-либо иностранное завоевание либо «тирания» какого-то «Разящего Меча» не спасают сообщество от неминуемого краха.
Такой конец неизбежно затрагивает не только само государство, но и, в большинстве случаев, всех его жителей настолько глубоко, что можно говорить о буквальном крахе и гибели народов, вызванном капиталистической эксплуатацией рабского труда. Такая эксплуатация является социальным институтом, неизбежно связанным с сущностью каждого государства, основанного на пиратстве и морских предприятиях и, таким образом, использующего чеканные деньги в качестве всеобщего средства обмена.
На ранних стадиях феодализма, откуда рабство возникло, оно было вполне безвредным, как это справедливо для всех экономических систем, основанных на натуральной форме обмена. Рабство стало опасным раком на теле общества и крайне разрушительным для жизни всего государства, только когда стало использовать «капиталистический» метод, т.е. как только рабский труд начинает применяться не для использования в системе феодальных выплат в натуральной форме, а для обеспечения обширного рынка, расплачивающегося государственными чеканными деньгами.
Бесчисленных рабов бесконечно ввозят в страну при помощи пиратства, каперства или коммерческих войн. Богатство их владельцев позволяет более интенсивно обрабатывать землю, а владельцы недвижимости в пределах городской черты получают все
